Туве Янссон: Папа и море

Одеяло чуточку промокло, и она осторожно подвинулась к наветренному борту. Шпангоуты все время мешали ее ушам.

Малышка Мю сидела на носу лодки и вполголоса монотонно мурлыкала что-то себе под нос.

– Мама, – прошептал Муми-тролль, – что с ней случилось, почему она такая злая?

– Кто?

– Морра. Наверное, кто-то причинил ей зло, раз она стала такой?

– Этого никто не знает, – ответила мама, вытаскивая хвост из воды. – Вероятнее всего, никто ей ничего не сделал. Мне кажется, никому до нее дела нет. И едва ли она помнит или размышляет об этом. Она все равно что дождь, или тьма, или камень, который надо обойти, чтобы двигаться дальше. Хочешь немного кофе? Он в термосе, в белой корзинке.

– Сейчас не хочу, – сказал Муми-тролль. – У нее маленькие желтые глазки, такие же стеклянные, как у рыбы. Она умеет говорить?

Вздохнув, мама сказала, что говорить с Моррой не следует. Ни говорить с ней, ни говорить о ней. Иначе она начнет расти и явится за тем, кто болтает. И не нужно жалеть Морру.

– Ты думаешь, она тоскует по горящему свету? Вовсе нет, ей просто хочется сесть на него, чтобы он погас и никогда больше не горел. А теперь я почти уверена, что немного посплю, – добавила мама.

На небе появились блеклые осенние звезды. Муми-тролль, лежа на спине, смотрел на штормовой фонарь, но думал он о Морре. Если на свете есть такое существо, с которым никогда не говорят и о ком никогда не говорят, то его надо мало-помалу уничтожить и не надо даже думать, что Морра существует. Муми-троллю было любопытно, может ли здесь помочь зеркало. Ведь благодаря множеству зеркал тебя может стать сколько угодно, а быть может, эти многочисленные «ты» даже заговорят друг с другом. Быть может…

Стояла мертвая тишина, лишь слегка поскрипывал руль. Все спали, а папа был совершенно наедине со своим семейством. Он совсем не хотел спать, не хотел спать больше, чем когда-либо прежде…

А далеко отсюда ближе к утру Морра решила уйти из долины. Остров под ней был черный и прозрачный, завершавшийся тонким бушпритом льда, указывавшим прямо на юг. Песчаное дно прибрежья, скользя, уходило вдаль. Она собрала свои темные юбки, висевшие на ней, как листья на стебле увядшей розы, – они распахивались и шуршали, они поднимались, как крылья… Так началось странствие Морры по волнам.

Юбки взлетали вверх, взметались и опускались, словно движения гребца в стылом воздухе, вода отступала, поднимая испуганные волны… Вот так и плыла Морра вперед и все дальше и дальше на рассвете, сопровождаемая хвостом снежного дыма в кильватере. На фоне горизонта она казалась огромной, качающейся на волнах летучей мышью. Медленно и трудно, но она странствовала. У Морры было время. У нее не было ничего, кроме времени.

Семейство плыло до самого утра и весь следующий день, и снова настала ночь, а папа по-прежнему сидел у руля и ждал, что вот-вот увидит свой маяк. Однако ночь была все такой же голубоватой, а свет маяка не мигал на горизонте.

– Курс верный, – сказал папа. – Я знаю, он выбран правильно. С таким ветром, как сейчас, мы должны приплыть на остров ближе к полуночи и уже в сумерки увидеть свет маяка.

– А может, какой-нибудь мошенник погасил его, – предположила малышка Мю.

– Ты думаешь, маяк можно погасить? – возразил папа. – Если есть на свете что-либо надежное, так это свет маяка. В мире есть абсолютные вещи: морские течения и времена года. И то, что по утрам восходит солнце. И то, что маяки светят.

– Вероятно, все так и будет, – сказала мама.

Множеству мелких раздумий просто не хватало места у нее в голове. «Хоть бы маяк горел. Папа так рад. Хоть бы там был маяк, а не мушиное дерьмо… совершенно невозможно снова плыть домой… после такого торжественного отплытия… Ракушки бывают и розового цвета, но белые очень красивы на черной земле. Интересно, приживется там роза или нет…»

– Эй! Я что-то слышу, – крикнула сидевшая на носу малышка Мю. – Заткнитесь на минутку, ой, что будет!

Подняв мордочки, они уставились в ночь. Тихо-тихо доносились звуки ударов весел. К ним очень медленно приближалась какая-то лодка, и вот она уже выскользнула из темноты, маленькая и серая. Гребец перестал грести и смотрел на них без всякого удивления. Он показался им очень спокойным и неухоженным. Его большие голубые глаза светились, прозрачные, как вода. На штевне лодки лежала удочка.