Юрий Афанасьев - Сказки дедушки Валякси

— Нет, Главный Свет, — ответил Человек. — От тебя худо нам никогда не бывало.

Встал Месяц, серебряным поясом зазвенел, руку на кривой нож положил.

— Не дано мне людям тепло дарить, — заговорил он, — но мой свет помогает Человеку в дороге. Зайцы выбегают на поляны и до утра водят весёлые хороводы. Девушки заглядываются на меня ночами. Мог ли я породить страшного Зверя-Налима?

— Нет, братец Месяц, — отвечал Человек. — Ты и правда иной раз глазеешь всю ночь попусту, не спится тебе что-то, но бываешь и полезным. Не даёшь кровожадному волку к стаду подкрасться, заблудившемуся дорогу покажешь.

Осторожно кашлянула Зима — у Человека ресницы инеем покрылись. Под песцовую шапку спрятала Зима седые волосы.

— Когда я в гости прихожу к Человеку, вьюги прочёсывают свои космы ветвями деревьев, от морозов тайга лопается. Однако у хорошей хозяйки дрова припасены, в чуме тепло. У ленивой хозяйки зима виновата — для них я страшна. А ребятишки любят меня, бегают по сугробам с румяными, брусничными щеками. Да и тундра каждый год надевает сшитую мною из белых снегов малицу. В ней прячутся от холодов глухари и куропатки, из-под неё достают олени ягель. Могла ли я породить страшного Зверя-Налима?

— Нет, сестра Зима, — отвечает Человек. — Хоть и правда, люди от холодов шею внутрь утягивают, плечи выше головы держат, но твоему приходу мы рады.

— Молодой и голубой я, — звонко сказал Ветер. — Бывает, я дую не с той стороны, откуда меня ждут. Но кто летом отгонит от стада и от людей комаров? Все поворачивают ко мне свои лица. Я приношу на своих крыльях первое тёплое дыхание весны. Мог ли я породить летучего Зверя-Налима?

— Да, мой братец, — покачал головой Человек. — Не всегда ты бежишь ровной рысью, диким лосем трубишь, сметаешь с дороги всё, что попадётся. Но и ты бываешь полезным, ласковым.

С мокрым лицом поднялся Дождь — у всех отсырела одежда. Но вот надел на голову радугу — и свежестью пахнуло, и теплом.

— Не нравлюсь я оленеводам в тундре, рыбакам в море. Но когда наполню озёра свежей водой, «спасибо» — кивают мне рыбы. Не были бы так сладки и вкусны ягоды без моей влаги. Не росли бы грибы. Мог ли я породить летучего Зверя-Налима?

— Правду говоришь, братец Дождь, — отвечал Человек. — Бывает, стучишь ты по голове, будто это не голова с умом, а рыбий пузырь. От осеннего холода я и так дрожу, а ты ещё одежду мочишь — зубами вперегонки играю. Но чаще ты добрые дела творишь. От дождя земля наливается соком, и все сыты.

Обратился тогда Главный Свет к Ночи:

— Что ты, слепая, скажешь?

В чёрный платок закуталась Ночь, глаза опустила. Долго молчала.

— В моём тёмном царстве, — заскрипела она, — не трясутся от страха перед охотником волки. В тёмной ночи путает дороги Человек. В моей темноте может укрыться злое, погибнуть доброе. Я породила летучего Зверя-Налима.

— Да, безглазая сестра, — вздохнул Главный Свет, — большое зло от тебя пошло! Как вину искупать будешь?

Ночь молчала. Не было у неё светлых мыслей. И тогда Главный Свет так решил:

— Пусть же теперь ночью не ты спишь, как было раньше, а всё живое на земле. А ты будешь охранять сон.

— От летучего Зверя-Налима самые большие беды терпел Человек, — ещё сказал Главный Свет. — У него нет чума и костра, он давно не ел горячей пищи, ему и решать, какую казнь придумать летучему Зверю-Налиму.

Закивали все головами, и тогда сказал Человек:

— Для злого дела много ума не надо, для доброго нужно труд приложить и хорошо подумать. Каждый живущий на земле по-своему приносит пользу. Пусть же из страшного Зверя-Налима будет полезная Рыба-Налим.

И тут же Главный Свет опалил волосатое тело Зверю-Налиму. Месяц своим острым ножом отрубил ему крылья. Ветер вырвал из хвоста семь перьев. Полил Дождь, отмыл Налима до блеска, поднял его на волнах потока и унёс в реку. Пришла Зима с морозами — закрыла реку ледяной крышей.

На самом дне в темноте ползает Рыба-Налим, своим трудом пищу добывает, жиром наполняет максу — печень, чтобы людям вкусно есть было. В это время не спит Ночь, следит за Налимом, чтобы он работал…

— А разве ты, Ундре, не замечал, — закончил дедушка, — что после налимьей ухи сладкий сон укрывает человека. Вот и ты сейчас, как кулик-кроншнеп, головой клюёшь, — захихикал он в бородку.

«Поэтому у него и нет чешуи, что он был зверем?» — сонно думает про налима Ундре.