Третьим куплетом он поделился с тетеревом. Нашел с кем делиться, ведь есть выражение такое (Людвиг узнал его потом, из какой-то маминой фразы): «глух, как тетерев»! Тот, впрочем, на слух не пожаловался, а с очень авторитетным видом одобрил куплет. Да Людвигу и не нужны были отзывы: что-то внутри подсказывало, какая строчка годится, а какая – нет; ну и зачем в таком случае мнение посторонних птиц? Нет, так нельзя думать: ведь когда песенку оценили малиновки и даже один соловей, Людвигу по-настоящему было приятно: еще бы, это уже суд профессионалов! (хотя понятно,что они только в музыке смыслили, в словах-то, конечно, – ни бум-бум...). Всерьез оценить сможете только вы – поскольку вы прочли главу 1-ю и знаете, про что пелось в тех куплетах:
Может, я и неправ... Может, я дурачок...
Может, в этих делах я совсем новичок...
Может, все осмеют это мненье мое...
Только мне надоело вранье!
Мне за хитрость не надо «четыре» и «пять»,
Ставьте кол – я согласен его получать!
Всем назло, через чащу, один, напролом
Я иду с этим честным колом!
Я из школы врунов сам себя исключил,
С их дорожки кривой я в бурьян соскочил...
Пусть их школьный звонок разорвется, звеня, –
Не дождаться им больше меня!
Песенка, с одной стороны, добавляла своему автору душевных сил и решимости, но с другой – сжигала силы физические: немало их требовалось и на само сочинительство и на исполнение такой геройской программы! Так что под конец Людвиг оказался вымотан и сел под деревом, привалившись к нему спиной.
И тут перед ним не замедлило явиться новое для нас лицо – Ежик Нильс, самому-то Людвигу давно известный. Роста он был небольшого, одет в грубый серый плащ с капюшоном. Такое было впечатление, словно только что Нильс выбрался из кучи прелых листьев – немало их прилипло к нему... Физиономия его отличалась ужасной серьезностью, а голос его был глухой, надтреснутый, словами он сыпал часто-часто; кроме того, он озабоченно грыз ногти и опасливо озирался вокруг...
– Ежик Нильс! – воскликнул Людвиг; знакомое лицо сейчас очень его обрадовало.
– Не кричи, – осадил его утробный голос Нильса. – Мало ли кто тут шныряет?.. Ручаюсь: эту песню твою слышали совсем не те, кому следует. Какие-нибудь, скажем, сороки.
– Ну и что?
– Ничего. Ничего хорошего. Растрезвонят и переврут больше половины. Но сама песенка – подходящая! Жму лапу. – Своей коротенькой ручкой Нильс потряс пятерню Людвига. – Как это там? «Я из школы врунов сам себя исключил...» Неплохо. Смело. Сам сочинял или помогал кто?
– Сам, конечно, – удивленно сказал Людвиг. – Но я не просто сочинил, я сделал так, понимаешь? Ушел оттуда. Насовсем!
Ежик Нильс даже свистнул.
– Ну да? Кроме шуток? Не ожидал. Лихо! Принципиально. Сказано – сделано.
– Нет, у меня наоборот было: сделано – сказано. Вернее, спето, – уточнил Людвиг.
– Мысленно я тебе аплодирую. Хлопнул дверью, а? Давно пора! Переполнилась чаша терпения, не так ли? Папа-мама знают уже?
– Фру Алиса могла им уже позвонить...
– Воображаю их лица! – Нильс прыснул. Он вообще часто прыскал, и не всегда понятно было: смех это или чиханье такое. – Они, конечно, будут давить на тебя, уговаривать... Возможно, и ремнем даже... Но ты держись, старичок! Вот лупят тебя – а ты морально будь выше... понял?
– Как это?
– Лежи так, будто ремень этот – вроде одуванчика для тебя! И мысленно пой свою песню! А на пострадавшее место приложишь потом сырой капустный лист. Верное средство. Некоторые еще рыбий жир советуют... Ты мотай это на ус, мотай, только – запомни! – я тебе таких советов не давал. Чтоб имени моего никто от тебя не слышал – усек?
Ежик Нильс потирал свои коротенькие ручки так, будто намыливал их, а лицо его сохраняло самое озабоченное выражение:
– Я уже мысленно вижу крупный заголовок в «Лесных ведомостях»: «ЛИСЕНОК ПРОТИВ ХИТРОСТИ!»... Семейка твоя постарается, конечно, не допустить этого... захочет, чтоб все было шито-крыто... Ну, а мы постараемся, чтоб кому надо – те узнали! Кстати: слова песни перепишешь 16 раз.
– Зачем так много? Разучивать будете? У вас там, что ли, хоровой кружок?
– Хоровой, хоровой, – быстро подтвердил Нильс. – И танцевальный тоже. Да, пока не забыл: мне там у тебя странные слова послышались: «Может, я и неправ... может, я дурачок...» Что это еще за сомнения? Заранее как бы отступаешь? Эти строчки не пойдут, старичок. Переделай.
– Нет, но я же, правда, сомневаюсь... Почему это нельзя?
Читать дальше