Десять вечеров. Японские народные сказки

Когда Лев Толстой начал составлять книги для народного чтения, в «Письмах по шелководству» Ф. Чижова, изданных в 1870 году, ему попалась красивая японская легенда о гусенице-шелкопряде. Толстой обработал ее и под названием «Золотоволосая царевна» поместил в «Русских книгах для чтения». Так, около ста лет тому назад, состоялось первое знакомство русского читателя с японской народной сказкой.

Арабские, индийские, иранские сказки давно вошли в обиход мировой культуры и сделались достоянием всего человечества. Но сказки Японии очень долго не могли получить того признания, которого они несомненно заслуживают. В XIX веке японские сказки стали известны за пределами своей родины, и оказалось: они понятны каждому и говорят тем же языком сердца, что и лучшие сказки других народов мира.

В России Лев Толстой первый обратил внимание на высокие художественные и моральные достоинства японских сказок: «Золотоволосая царевна», а затем и некоторые другие сказки в его мастерском пересказе стали достоянием русской литературы, не потеряв при этом своей японской народной основы.

Много потрудился над японскими сказками Самуил Маршак, редактируя их для детского чтения. За последние годы японские сказки неоднократно выходили большими тиражами отдельно и в сборниках, для детей и взрослых [*] «Японские народные сказки», перевод с японского и обработка Н. Фельдман, под общей редакцией Самуила Маршака, изд-во «Детская литература», Ленинград, 1936; «Японские сказки», перевод с японского В. Марковой и Б. Бейко, Гослитиздат, М. 1956 и др. .

Японские сказки созданы народом, всегда готовым на трудную, а главное упорную борьбу с неподатливыми силами природы в своей островной, гористой стране, где узкие полосы плодородной земли зажаты в тесных долинах или отодвинуты каменным плечом горы к бушующему прибою.

Совместная борьба роднит людей. Это исторически возникшее чувство общности живет в японской сказке как одна из самых привлекательных ее особенностей. Старинное предание повествует о том, как дух горы (нечто вроде духа Богемских гор — Рюбецаля) превратил женщину в змею только за то, что она нарушила обычай своей деревни всем делиться с соседями и одна съела собранные ею в лесу ягоды. В другой сказке рыбак Масария теряет кувшинчик с молодильным вином, чудесный дар Повелителя драконов — в тот самый миг, когда он пожалел разделить это вино с другими людьми («Чудесный кувшинчик»). Волшебным талисманом в сказке «Откуда пошли золотые жуки» может безопасно пользоваться лишь тот его владелец, кому деньги нужны для других, а не для себя. Человек, который своекорыстно жаждет золота, становится совсем маленьким, точно тает, и, наконец, обращается в ничто. Таков великий урок народной сказки!

Японский народ любит природу зоркой и внимательной любовью. Цветение слив и вишен, густые летние травы, красная листва кленов, первый снег — воспеты и в поэзии и в сказках Японии. Картины времен года — вот сокровища, которые спрятаны в волшебных кладовых подземного царства («Огневой Таро»). Тонкое чувство прекрасного — вторая замечательная особенность японской сказки.

Поэзия — любимейшее искусство японского народа. В одной из популярных крестьянских сказок происходит выбор невесты. Выносят на подносе горку соли, в нее воткнута маленькая веточка. Для девушек, не наделенных поэтическим чувством, это только столовая соль — и не более. А вот гонимая падчерица, Золушка этой сказки, сразу сложила стихотворение в честь сосны, растущей на белой от снега вершине горы,— и победила своих соперниц. Превосходно сочиняют стихи и герои сказок «Девушка с чашей на голове» и «Таро Лежебока».

Даже проказливый барсук в своем роде поэт. Светлыми ночами он любуется луной до опьянения, пока не начнет колотить лапами по своему надутому животу, как по барабану. Барсук и луна: для японской сказки очень характерно такое сочетание смешного и возвышенного («Барсук — любитель поэзии», «Луна на ветке»).

Японской сказке присущ особый тонкий юмор. Она любит шутку, игру слов, забавную концовку. Очень популярны в Японии «потешные истории» («вараибанаси»), построенные на забавной фарсовой ситуации или высмеивающие какие-нибудь человеческие недостатки и чудачества («Длинное имя», «Рассеянный»). Но смех японской сказки не всегда добродушен. Он становится острым и колючим, когда направлен против феодальной знати, церковников или богачей. Тогда сказка жалит, и очень больно.