Фёдор Кнорре: Рыцарская сказка

В тишине бодро высвистывала флейта, зычный голосок карлика с каким-то отчаянием выговаривал каждую букву, каждое слово, разносившееся до самых дальних концов площади. И тут в мертвой недоуменной, точно предгрозовой тишине вдруг заливисто, радостно расхохотался в толпе какой-то совсем маленький мальчонка, сидя на плече у отца. И точно по сигналу, прорвавшись на волю, над площадью зазвенели десятки… сотни радостных детских голосов: они простодушно потешались и над тем, что у Дракона, оказывается, хвост, как у ящерицы, да еще три глупые башки, которые стукаются друг о друга!

Потом еще один, вовсе уже не детский, гулкий, басистый раскатистый хохот разнесся по площади точно рев быка — это хохотал Рыцарь Зевающей Собаки, схватившись за решетку окошка башни.

Тем временем Ртутти допел свою балладу и, содрогаясь от страха, мгновенно нырнув за драконью тушу, исчез с помоста.

Дракон пускал клубы зловонного дыма, мотал всеми тремя головами, ожидая сладкоголосой песни Трувера, чтоб смягчиться сердцем и милостиво заключить жестокий договор. Но в голове Трувера уже все окончательно перевернулось. Теперь жаждал он подвига! В нем бушевала и рвалась в бой душа старого Менестреля. Как боевые трубы, пели слова его песни, в которую тот влил кровь своего сердца.

Он выхватил меч, бросился на Дракона и, одну за другой, отрубил ему все три оскаленные, пышущие серным дымом головы. У всех на глазах Дракон окутался облаком и, дохлый, распластался на помосте, а Трувер поставил ногу на его голову и спел песню Победителя Драконов, конца которой уже не было слышно, потому что все вокруг смешалось: глупый народ вопил от восторга в тысячу глоток, как будто перед ними издох, освободив их от гнета постоянного страха, настоящий Дракон.

Магистр сидел не шевелясь, с лицом белым как известь, а бледное лицо Епископа от злости позеленело.

Но они ничем не выдали своих чувств и не произнесли ни слова. Они ждали своего часа. И вот наконец ударил большой колокол в соборе святого Пуллинария — оповещал, что пора собираться на церемонию отбора по жребию тех несчастных, кого сегодня отправят на кушанье Дракону — настоящему, а не холщовому!

Сразу многие в толпе низко опустили головы, припоминая, не провинились ли чем-нибудь перед Магистром или Епископом. И многих мороз подирал по коже, пока они покорно плелись к собору, где святой Пуллинарий — через посредство своей чудотворной бронзовой статуи — сам должен был объявить имена грешников, избранных в жертву Дракону.

А тут еще, как на грех, издалека донесся знакомый скрежет и вой. Это живой и очень голодный Дракон ревел, требуя мяса, и в ярости царапал когтями Черные скалы вокруг своего логова!

— Эге-гей! — закричал в ответ Рыцарь Зевающей Собаки и затряс свою решетку. — Пустите меня! Слышишь ты, магистр? Пустите меня! К чертям ваши жребии! Я сам иду драться с Драконом!.. Эй вы, трусы! Пустите меня выйти на Дракона, я его выпотрошу!..

— Ты его скоро увидишь… Скоро! — прошептали тонкие губы Епископа, а Магистр, шествовавший с ним рядом во главе процессии под одним балдахином, улыбнулся одним уголком рта — тем, который не был виден толпе.

Напрасно вопил, требовал, тряс решетку и проклинал запертый в башне Рыцарь — площадь опустела, все столпились у собора вокруг статуи святого.

Кончился молебен, замолкли колокола, затаив дыхание все ждали, не отрывая глаз от бронзовой статуи, вокруг которой медленно клубился голубоватый дымок ладана.

— Блаженный, святой наш заступник Пуллинарий! — громко пропел, низко кланяясь, Епископ. — Угодно ли тебе подарить нам сегодня свои спасительные указания?

Бронзовая статуя святого возвышалась над толпой. Это была прекрасная статуя человека с лирой в руках. Лицо его было сурово, но рот приоткрыт в благостной улыбке. И из этого рта очень явственно донесся резкий голос:

— Спрашивай! — И вся толпа рухнула на колени. Епископ снова поклонился и громко вопросил:

— Мы умоляем тебя назвать имена тех, на кого пал твой жребий сегодня искупить свои грехи. Кто сегодня осужден в жертву Дракону?

Многие, многие в этот момент дрожали, ожидая приговора. Многие жены и матери кузнецов, мужиков и каменщиков, цепляясь за своих мужей и сыновей, зажмурясь от страха, молились в душе, чтоб святой Пуллинарий их помиловал. Многие скрипели зубами, в отчаянии припоминали какое-нибудь одно неосторожно вырвавшееся досадливое слово. Давно уже было замечено, что проявившие в чем-нибудь малейшее непокорство Магистру или Епископу ремесленники, мужики и даже рыцари неизменно первыми припоминались святому Пуллинарию, когда приходилось выбирать кого-нибудь в жертву чудовищу!