Фёдор Кнорре: Рыцарская сказка

— Я ведь ничего про это не сказал… — смущенно пробормотал Трувер. — Просто я вижу, что стихи уж очень хороши.

Жонглер сказал:

— Это какие-то странные стихи. Я, кажется, их запомнил до последней буквы. Разве это может быть?

— Ой… Я тоже! — в испуге воскликнул Ртутти. — Ну ладно, когда мы уйдем отсюда подальше месяца на три пути, мы как-нибудь это сыграем, но не на этой неделе и не в этом городе, где…

— В этом городе. И на этой неделе! Вы должны! — удивительно властно и даже не очень пискливо проговорили знакомые голоса.

Ртутти в отчаянии рванул себя за волосы, но вдруг хитро улыбнулся и покладисто ответил:

— Можно, можно, отчего же! Тем более раз люди… то есть вот эти уважаемые наши приятели просят… Отчего не попеть! — Он подмигнул товарищам, и они надели шляпы, отправились на улицу, и, когда завернули за угол, Ртутти, опасливо оглянувшись, шепотом сказал:

— С этими рукописными чертенятами лучше не спорить. Мы их надуем: сделаем вид, что согласились, а когда дойдет до представления на площади — мы все сыграем и споем по-старому, как всегда. Магистрат нам хорошо заплатит, и мы поскорей уйдем, пока эти пискливые закорючки, петельки и хвостики не подвели нас под пеньковую петельку между двух столбов на площади… За такие стишки заработать себе местечко на магистратских качелях — это раз плюнуть!

Трувер вздохнул и кивнул, соглашаясь. Стихи ему очень, очень нравились, а вот виселица — ни капельки!

Посреди главной соборной площади плотники уже сколотили высокий помост для представления «Действа о Драконе».

Портные сшили костюмы чертей, рыцарей и святого Пуллинария, маляры подкрасили свежими красками громадную и ужасную голову Дракона, а бочары натянули на множество ободьев от винных бочек длинную холщовую кишку — туловище Дракона, который должен был, к ужасу зрителей, появиться в самый страшный момент представления.

Комедианты и музыканты выучили свои роли так, что они им снились по ночам, а исполнитель роли святого Пуллинария — Трувер — совсем разучился говорить по-человечески, а все только стихами. Даже за обедом, вместо того чтоб сказать «отрежь мне хлеба», он торжественно вещал: «Благословляю тебя отрезать мне ломтик этого дара божьего!» — так что Ртутти до судорог доходил, стараясь удержаться, чтоб не захохотать ему в лицо. Мешать ему было никак нельзя — ведь у него была самая важная (если не считать Дракона) роль в представлении.

В финале, когда Дракон грозился разрушить за грехи весь город, святой Пуллинарий укрощал его ярость пением и игрой на арфе. Растроганный до глубины души Дракон обещал взять под свое покровительство город, а святой Пуллинарий взамен давал торжественное обещание каждый год поставлять на съедение Дракону двенадцать самых худших, грешных и строптивых жителей города.

Заключив этот договор, Дракон милостиво уползал с помоста, Пуллинарий озарялся розовыми огнями и вкладывал меч в ножны, а народный хор возносил хвалу небесам за чудесное спасение города, и тем представление заканчивалось.

Таким образом город постоянно очищался от дурных граждан и Дракон был сыт.

Отбор питательных грешников для Дракона некогда производил сам святой Пуллинарий, а после его кончины его прекрасная статуя, выставленная на площади перед собором.

И вот накануне дня святого Пуллинария Ртутти, как всегда, сидел в таверне за одной бочкой с карликом Шарлем и почтительно слушал его болтовню, в душе обзывая того ослом, болтливой сорокой, трещоткой, но нисколько не отказываясь от угощения.

— Я человек небольшого роста. Верно?

— Верно! — кивал Ртутти, нажимая на говядину и горячие лепешки. — Уж никто не скажет, что большого.

— Вот в этом-то и разница между нами, — самодовольно надувался Шарль. — А ты кто? Ты, бедняга, ведь самый настоящий карлик! Чувствуешь?

— Пока я голодный, я мало чего чувствую. А как поем — чувствую! — присасывался к пивной кружке Ртутти.

— А я вот сижу с тобой, разговариваю, будто мы с тобой ровня. А? Верно?

— Разговариваешь!.. — кивал Ртутти и тянул к себе с блюда гусиную ногу.

Но Шарлю всего было мало — так ему хотелось похвастаться и повеличаться, просто до смерти хотелось!

— Знаешь, какой я человек? — все приставал он к Ртутти.

— Знаю: просто небольшого роста!

— Нет, не знаешь! — Он втыкался носом в самое ухо Ртутти и шипел: — Я тайный! Секретный человек! Ага! Удивился?

— Уй-ой-ой!.. — От удивления Ртутти запихнул себе в рот громадный кусок паштета.