Игорь Малышев - Лис

Изба затряслась от смеха, а скоморох прямо зашелся от невесть откуда подступившей радости. В своем углу он творил чудеса, вертясь и кривляясь, и только что не бегая по потолку.

Леля смотрела на него, загадочно улыбаясь, довольная. Артист меж тем спел все, что знал, откашлялся, сел на корточки, передав свою шапку ближайшему мужику. Представление понравилось. В шапку накидали много мелких монет. У кого денег не было, пошли домой, принесли хлеба, яиц. Кто-то дал новые онучи для лаптей. В общем, все остались довольны. Леля, отдавая полкаравая хлеба, шепнула ему на ухо:

— Что, страшно было, в лесу-то?

Скоморох недоверчиво поглядел в ее смеющиеся глаза, не зная что и думать. Леля, как и при входе, склонила в поклоне голову, прощаясь, и вышла в темную осеннюю сырость. Из открытой двери пахнуло мокрым лесом.

— Кто это? — спросил он у Веревки.

— Это-то? — она пожала плечами. — Лелькой звать. Сказывают, ведьма она. Но девка хорошая. Моим чиграшам горло заговаривает, когда болеют. А что, глянулась она тебе? Смотри, к ней многие сватались…

— Да ну, что ты… — он снова недоверчиво поглядел на дверь, где скрылась Леля.

Этот год прошел для скомороха как во сне. Он ходил по городам и деревням, распевал услышанные от леших песни и был счастлив, как ребенок. Ему даже казалось, что он ходит не касаясь земли. Когда он начинал петь, его словно возносила вверх неведомая сила. Он кружился в воздухе, будто снежинка или бабочка, рассыпая смех и радость. Людям он нравился до беспамятства. Они не хотели его отпускать, заставляя повторять представление изо дня в день, набивая его сумку деньгами и вещами. За этот год он заработал больше, чем за всю предыдущую жизнь. Когда он уходил из деревень, его провожали заплаканные глаза деревенских девушек. Они лезли вон из кожи, чтобы на них обратил внимание этот парень, что так хорошо поет и танцует. Много хорошего случилось с ним за этот год. Он готов был прожить так всю жизнь, если бы однажды не почувствовал, что устал от этих песен и плясок. Он, было, подумал, что это ему только кажется, но это не проходило. Он уже не ходил выше земли, не летал в воздухе от удовольствия. Сначала это заметил он, потом и люди. Они уже не смялись и не радовались при его шутках и танцах. Девушки больше не заглядывались на него, не звали по вечерам погулять за околицей. Когда он понял, что это не пройдет, ему стало страшно. Он привык к счастью, к полетам наяву. Оставшись без этой радости, он не знал, как жить дальше. «Лучше б я не слышал песен этих и танцев не видел», — сокрушался он. Когда совсем отчаялся, пошел в леса, где пропадал в дождь и непогоду, не пугаясь ничего, и желая только снова увидеть тех странных и больше не страшных ему существ. Он ночевал на деревьях, по утрам, трясясь от холода, слезал вниз, громко и надсадно кашлял. Ночевки в промозглом лесу не прошли даром. Скоморох разводил костер из дымящих веток, кое-как грелся, вытирая слезящиеся от едкого дыма глаза. Ел то, что приносил с собой из деревень, а по ночам снова забирался на деревья и всматривался в темноту при каждом шорохе. Иногда ему казалось, что он различает в темноте знакомые контуры огромной птицы, беса или вертлявого лохматого летуна, но все было напрасно. Лешие больше не являлись к нему. Он чувствовал, как слабеет от болезни, бьющей его изнутри в грудь и царапающей горло коготками ящерицы. Он понимал, что еще немного и болезнь сожрет последние остатки здоровья, но продолжал упрямо бродить по лесу, выходя к людям только чтобы купить хлеба. Он оброс, стал походить на разбойника. Крестьяне общались с ним неохотно. Узнав, что ему надо, и попробовав на зуб предложенные деньги, отдавали хлеб и захлопывали дверь. Да путник и сам был рад побыстрее уйти от них туда, где могли встретиться лешие. Он ходил упрямо, глядя перед собой горящими, как угли, больными глазами, кричал, звал того, кого так все боятся, но они на его зов не являлись. А без их песен ему становилось все хуже и хуже. Попробовал сочинять сам, но выходило как-то сухо, не было того пьяного веселья, что он видел сидя на дереве.

Здоровье его меж тем стало совсем никуда. Голова горела, будто в ней костер развели. Его пошатывало, по лицу катились большие и ленивые капли пота. Заснув однажды беспокойным бредовым сном, он вспомнил странные Лелькины слова. «Ведьма поможет», — решил он.

К тому времени, как скоморох добрался до Лельки, выпал снег. Белая красота скрыла все уродства, окружающие человеческие жилища. Дома стояли притихшие и словно с удивлением наблюдающие за преобразившимся миром сквозь узкие монгольские глаза окон. Земля дремала под пушистым одеялом.