Жюль Верн: Господин Ре-диез и госпожа Ми-бемоль

— Хроматическую гамму! — вскричал мэтр Эффаран.— И не фальшивить, иначе…

Ему не нужно было повторять. Запел первый из нас — «до»,— подхватили другие. Бетти спела ми-бемоль, я — ре-диез, и, казалось, тонкий слух органиста уловил между ними разницу. Мы пели сначала наверх, затем три раза подряд вниз. Похоже, нами остались довольны.

— Хорошо, дети,— сказал органист,— Я сделаю из вас живую клавиатуру.

Кюре недоверчиво покачал головой.

— Почему бы и нет? — заметил его жест мэтр.— Ведь составили же рояль из кошек, подслушав, как они мяукали, когда их тянули за хвост! Да, кошачий рояль, кошачий рояль,— повторил он.

Мы засмеялись, не совсем понимая, шутит органист или говорит серьезно. Позже я узнал, что, говоря о кошках, он не шутил… Господи! Чего только не придумают люди!

Мэтр Эффаран взял шляпу, попрощался и вышел со словами:

— Не забудьте свою ноту, особенно вы, господин Ре-диез, и вы, госпожа Ми-бемоль.

Вот так посетил нашу школу мэтр Эффаран. Он оставил сильное впечатление от своего визита. Мне, например, казалось, что в глубине моей гортани беспрерывно вибрирует ре-диез.

Тем временем ремонт органа близился к завершению. Еще неделя — и наступит Рождество. Все свободное время я проводил теперь на хорах. Как умел, помогал мастеру и его ассистенту, из которого не удавалось вытянуть ни слова. Регистры уже были настроены, мехи в порядке, и весь орган выглядел как новый, поблескивая в полутемной церкви своими трубами. Не ладилось только что-то с регистром детского голоса. Здесь-то работа и застопорилась. Органист пробовал раз, другой, третий… Напрасно! Мэтр пребывал в ярости. Не знаю, чего там недоставало… По-моему, он и сам не знал, потому-то и злился. В страшных вспышках гнева, чужестранец обрушивался на орган, мехи, помощника, на несчастного Ре-диеза, который и так выбивался из сил. Иногда мне казалось, что сейчас все будет разбито вдребезги, и тогда я спасался бегством… А что скажут жители Кальфермата, обманутые в своих надеждах, если главный праздник в году не окажется отмеченным с подобающей торжественностью? К тому же детской капеллы более не существовало и выступать на Рождество было некому. Оставался только орган.

И вот настал торжественный день. За последние сутки вконец отчаявшийся музыкант проявлял такую ярость, что мы опасались за его рассудок. Неужели ему придется отказаться от регистра детского голоса? Кто знает… Он нагонял на меня дикий страх, и больше я не осмеливался даже шагу ступить ни на хоры, ни в церковь.

В канун Рождества принято укладывать детей спать, как только начинает смеркаться, а будить перед самой службой, чтобы в полночь они могли находиться в церкви. Вечером я проводил Ми-бемоль до дверей ее дома.

— Ты не проспишь службу? — спросил я.

— Нет, Йозеф. Не забудь свой молитвенник.

— Не волнуйся.

Дома меня уже ждали.

— Иди спать! — велела мать.

— Хорошо,— ответил я,— только мне не хочется…

— Все равно.

— И все-таки…

— Делай, как говорит мать! — вмешался отец.— Мы разбудим тебя.

Поцеловав родителей, я поднялся в свою комнатку. На спинке стула уже висел отглаженный костюм, начищенные ботинки стояли у двери. Мне останется лишь встать с постели, умыться и надеть праздничную одежду. В мгновение ока я скользнул под одеяло и задул свечу, но от снега, лежавшего на крышах соседних домов, в комнату проникал слабый свет.

Само собой разумеется, я уже вышел из того возраста, когда ставят башмаки к камину в надежде найти в них подарок. Ах, это было чудесное время, жаль, что больше оно не вернется! В последний раз, года три назад, моя милая Ми-бемоль нашла в своих домашних туфельках красивый серебряный крестик. Не выдавайте меня, но это я положил его…

Мало-помалу приятные воспоминания отступали. Мне представился мэтр Эффаран. Вот он сидит в своем длиннополом сюртуке, длинноногий, длиннорукий, с длинным лицом… Как ни старался я забиться с головой под подушку, все равно лицо его качалось передо мною, а пальцы касались постели… Наконец удалось заснуть. Сколько прошло времени? Не знаю. Внезапно я проснулся от того, что на мое плечо легла чья-то рука.

— Ну, Ре-диез! — произнес знакомый голос.— Пора! Ты что, хочешь опоздать к мессе?

И — после паузы:

— Что же, вытаскивать тебя из постели, как хлеб из печи?

С меня сдернули одеяло. В ярком свете фонаря я увидел мэтра.