Туве Янссон: Дитя-невидимка

По вечерам они обычно рассказывали друг другу страшные или забавные истории, и вот в один из вечеров…

— Знаю, знаю, — рассердился Снифф. — Ты такой же, как и Муми-тролль. Я знаю, что будет дальше. Она отдала и кровать, а потом улетела на небо и была очень довольна. И мне так же следовало бы отдать не только Седрика, но и все, что у меня есть, и лучше всего тоже умереть!..

— Ты просто осел, — сказал Снусмумрик. — Или даже хуже. Ты тот, кто способен испортить любую историю. Я хотел лишь сказать, что мамину тетю рассмешила одна из забавных историй и что она так сильно смеялась, что кость выскочила наружу и тетушка стала совершенно здоровой!

— Не может быть, — закричал Снифф, — бедная тетушка!

— Не понимаю, почему ты говоришь «бедная тетушка»? — спросил Снусмумрик.

— Ну как же, ведь она все отдала! — воскликнул Снифф. — И все зазря! Она же вовсе не умерла! Она потом забрала назад свои вещи?

Снусмумрик прикусил свою трубку и вскинул брови.

— Ты маленькая бестолковая зверушка, — сказал он. — Тетушка от всего этого получила огромное удовольствие. А потом устроила праздник. И построила дом для сирот. Она, конечно же, была уже слишком стара для подводного плавания, но вулкан она посмотрела. А затем отправилась на Амазонку. Это последнее, что мы о ней слышали.

— Подобные развлечения стоят немалых денег, — недоверчиво произнес практичный Снифф. — А ведь она все раздала…

— Все раздала? Неужели? — изумился Снусмумрик. — Если бы ты слушал повнимательней, ты бы помнил, что кровать с балдахином у нее осталась, а кровать эта, милый мой Сниффчик, была из чистого золота и вся битком набита бриллиантами…

(Что касается Седрика, то из топазов Гафса сделала своей дочери сережки, а Седрику вместо глаз пришила черные пуговицы. Снифф подобрал его на улице под дождем. Лунный камень, к сожалению, смыло водой и отыскать его так и не удалось. Но несмотря ни на что, Снифф по-прежнему любит Седрика, правда, теперь уже бескорыстно. И это в каком-то смысле делает ему честь. Прим. авт.)

Один из хемулей стоял на крыше и разгребал снег. На хемуле были желтые шерстяные варежки, которые в конце концов намокли и стали ему мешать. Тогда он положил их на трубу, вздохнул и снова взялся за дело. Наконец он добрался до чердачного окошка.

— Ага, вот оно, — сказал он. — А внизу разлеглись эти сони. Все спят, спят и спят. Пока другие тут надрываются. И все ради того, чтобы наступило Рождество.

Он встал на окошко и тихонько потопал по нему, так как не помнил, открывается ли оно внутрь или наружу. Оно сразу же открылось внутрь, и хемуль, окутанный снежным облаком, свалился на кучу разного домашнего скарба, который муми-тролли снесли на чердак на хранение.

Хемуль был крайне раздосадован, он к тому же не очень хорошо помнил, куда он положил свои желтые варежки. А это были его любимые варежки.

Хемуль протопал вниз по лестнице, распахнул дверь и закричал сердитым голосом: «Скоро Рождество! Надоели вы мне со своим спаньем, Рождество может наступить в любую минуту!»

Семейство муми-троллей, как всегда, погрузилось в зимнюю спячку. Они спали уже не один месяц и собирались проспать до самой весны. Тихонько покачиваясь в ласковых объятьях сна, они плыли сквозь долгий, нескончаемый летний полдень. Вдруг что-то тревожное и холодное нарушило сладкий сон Муми-тролля. И кто-то стаскивал с него одеяло и кричал, что ему надоели и что наступает Рождество.

— Уже весна… — пробормотал Муми-тролль.

— Какая весна?! — взорвался хемуль. — Рождество, понимаешь. Рождество. А я ничего не сделал, ничего не приготовил, и они в это время еще посылают меня вас откапывать. Варежки, наверное, пропали. И все носятся, как угорелые, и ничего не готово…

И хемуль протопал по лестнице и вылез через чердачное окошко.

— Мама, проснись, — испуганно зашептал Муми-тролль. — Случилось что-то ужасное. Они называют это Рождеством.

— Что ты имеешь в виду? — высунувшись из-под одеяла, спросила мама.

— Я точно не знаю, — ответил ее сын. — Но ничего не готово, и что-то пропало, и все носятся, как угорелые. Может, опять наводнение.