Туве Янссон - Дитя-невидимка

Сейчас гроза грохотала уже ближе. Почувствовав в лапах легкие толчки и покалывание, папа приподнялся. Собирался дождь.

Хатифнатты начали вдруг взмахивать лапами, словно бабочки крыльями. Они раскачивались из стороны в сторону, отбивали поклоны и приплясывали, и весь этот уединенный островок оглашался тонким комариным писком: они выли, жалобно и тоскливо, так свищет ветер в горлышке разбитой бутылки. Папу охватило непреодолимое желание делать то же самое. Раскачиваться из стороны в сторону, выть и раскачиваться…

Ошалевший от свиста, папа стал размахивать лапами. Он поднялся и медленно пошел в сторону хатифнаттов. «Их тайна имеет какое-то отношение к грозе, — подумал он. — Это ее они ищут, по ней тоскуют…»

Над островом сгустилась тьма, и по небу с угрожающим шипением заструились белые молнии, исчезающие в волнах. Издалека доносился шум ветра, он все нарастал и нарастал… И вот грянул гром, разразилась самая ужаснейшая гроза, которую Муми-папе когда-либо доводилось видеть.

Порыв ветра опрокинул его на траву, и над головой у него прокатывались тяжеленные грохочущие каменные экипажи, туда и обратно, туда и обратно.

Папа сидел, придерживая на голове шляпу, а вокруг бушевала буря, и он вдруг подумал: «Нет, хватит. Что это со мной стряслось? Ведь я же не хатифнатт, я муми-тролль… Что мне тут делать?»

Он посмотрел на хатифнаттов — и все ему стало ясно, он понял, что загадка их проста, как лампочка. Он понял, что гроза, сильная-пресильная гроза — это единственное, что поддерживает в них жизнь. Заряженные электричеством, они изолированы от внешнего мира. Они ничего не чувствовали, ни о чем не думали — они искали. Но когда они находили то, что им нужно, они наконец-то оживали, они начинали жить полной жизнью, и чувства переполняли их.

Несомненно, что к этому хатифнатты и стремились. Возможно, они притягивали к себе грозу, когда собирались в достаточном количестве…

«Должно быть, так и есть, — подумал Муми-папа. — Бедные хатифнатты. А я-то, сидя у себя в заливе, считал их такими необыкновенными, такими свободными… Лишь потому, что они ничего не говорят и всегда в пути. А им нечего сказать, им некуда плыть…» В этот миг небеса разверзлись, и на остров обрушился ливень, сверкающий в отблесках молний.

Папа вскочил, и глаза его стали такими же синими, как и прежде. Он закричал:

— Я иду домой! Я немедленно отправляюсь домой!

Он задрал подбородок и покрепче натянул шляпу, по самые уши. Затем бросился к берегу, прыгнул в одну из лодок, поднял парус и ринулся в бушующее море.

Он снова был самим собой, у него имелось собственное мнение обо всем на свете, и ему очень хотелось домой.

«Неужели я никогда бы не смог ни развеселиться, ни загрустить, — думал папа, в то время как лодка неслась по волнам. — Никогда бы никому не сказал доброго слова, ни на кого бы не рассердился и не простил. Не спал бы и не чувствовал холода, никогда бы не ошибался, не страдал бы желудком и не выздоравливал бы, не отмечал бы день рождения, не пил бы пива, никогда не испытывал бы угрызений совести… Ничего бы этого не было. Какой ужас!»

Счастливый, насквозь промокший, он нисколечко не боялся грозы. И он никогда не проведет у себя дома электричество, они, как и прежде, будут пользоваться керосиновой лампой.

Муми-папа очень соскучился по своей семье и по своей веранде. Ему вдруг пришло в голову, что лишь там он сможет почувствовать себя таким независимым и отважным, каким и должен быть настоящий папа муми-тролль.

Теперь уже трудно понять, как это крошка Снифф согласился отдать Седрика.

Во-первых, Снифф раньше никогда и ничего не отдавал, скорее наоборот. А во-вторых, Седрик был действительно очень милый.

Седрик был живым существом, он был вещью, но зато какой! Сначала могло показаться, что перед тобой обычная плюшевая собачка, довольно таки облезлая и замусоленная, но, присмотревшись получше, вы бы заметили, что у Седрика глазки из топазов, почти как настоящие, а в ошейник вделан маленький лунный камень.

И кроме того, выражение его мордашки было абсолютно неподражаемо, едва ли какая-нибудь другая собачка смогла бы его воспроизвести.