Туве Янссон: Дитя-невидимка

— Ну да, конечно, — сказал самому себе Снусмумрик. — Под каждым кустом всякая мелюзга. Знаю я их… И почему они всегда такие беспокойные? Чем меньше, тем непоседливей.

Он вытащил сухой пень и немного сухих веток и, не торопясь, разложил походный костер в излучине ручья. Костер сразу же занялся, ведь Снусмумрик привык готовить себе обед. А готовил он всегда только себе самому, и никому больше. Чужие обеды его не очень-то интересовали, потому что все его знакомые никак не хотели расставаться с привычкой болтать за едой.

И еще они питали слабость к стульям и столам, а некоторые из них пользовались и салфетками.

Он даже слышал об одном хемуле, который переодевался, прежде чем приняться за еду, но это, наверное, была просто клевета.

С отсутствующим видом Снусмумрик хлебал свой жиденький суп, и взгляд его все это время был устремлен на зеленый мшистый ковер, что раскинулся под березами.

Мелодия сейчас была совсем близко, оставалось только ухватить ее за хвост. Но он мог и не торопиться, она все равно была окружена и уже не могла ускользнуть. Поэтому сначала он займется мытьем посуды, потом трубкой, а затем, когда запылают угли в костре и в лесу начнут перекликаться ночные звери, — вот тогда настанет время для песни.

Он увидел ее, когда мыл в ручье кастрюлю. Эта малышка притаилась за корневищем и таращилась на него из-под взъерошенных, нависших надо лбом волос. Глазки смотрели испуганно, но с необыкновенным любопытством, они следили за каждым движением Снусмумрика.

Снусмумрик сделал вид, что ничего не замечает. Он подгреб угли в костре и срезал несколько еловых веток, чтобы было помягче сидеть. Потом достал трубку и неторопливо раскурил ее. Он пускал в ночное небо тонкие струйки дыма и ждал, когда к нему пожалует его весенняя песня.

Но песня не торопилась. Зато малышкины глаза смотрели на него не отрываясь, они восхищенно следили за всеми его действиями, и это начинало его раздражать.

Снусмумрик поднес ко рту сложенные вместе лапы и крикнул:

— Брысь!

Крошка юркнула под свой корень и, необычайно смущенная, пропищала:

— Надеюсь, я тебя не напугала? Я знаю, кто ты такой. Ты Снусмумрик.

Она забралась в ручей и стала перебираться на другой берег. Для такой крохи ручей оказался глубоковат, да и вода в нем была слишком холодная. Несколько раз ноги ее теряли опору, и она плюхалась в воду, но Снусмумрик был так рассержен, что даже не попытался ей помочь.

Наконец на берег выползло какое-то жалкое и тоненькое, как ниточка, существо, которое, стуча зубами, сказало:

— Привет! Как удачно, что я тебя повстречала.

— Привет, — холодно ответил Снусмумрик.

— Можно погреться у твоего костра? — продолжала кроха, сияя всей своей мокрой рожицей. — Подумать только, я стану одной из тех, кому хоть раз удалось посидеть у походного костра Снусмумрика. Я буду помнить об этом всю свою жизнь. — Малышка пододвинулась поближе, положила лапку на рюкзак и торжественно прошептала: — Это здесь у тебя хранится губная гармошка? Она там, внутри?

— Да, там, — сказал Снусмумрик довольно недружелюбно. Его уединение было нарушено, его песня уже не вернется — пропало все настроение. Он покусывал трубку и смотрел на стволы берез пустыми, невидящими глазами.

— Ты нисколечко мне не помешаешь! — с самым невинным видом воскликнула кроха. — Ну если б ты вдруг захотел поиграть. Ты себе даже не представляешь, как мне хочется послушать музыку. Я еще ни разу не слышала музыки. Но о тебе я слышала. И Ежик, и Кнютт, и моя мама — все они рассказывали… А Кнютт даже видел тебя! Ты ведь не знаешь… здесь так скучно… И мы так много спим…

— Но как же тебя зовут? — спросил Снусмумркк. Вечер все равно был испорчен, и он решил, что уж лучше поболтать, чем просто молчать.

— Я еще слишком маленькая, и у меня еще нет имени, — с готовностью отвечала малышка. — Меня никто об этом раньше не спрашивал. А тут вдруг появляешься ты, о котором я так много слышала и которого так хотела увидеть, и спрашиваешь, как меня зовут. А может, ты смог бы… Я хочу сказать, тебе было бы нетрудно придумать мне имя, которое было бы только моим и больше ничьим? Прямо сейчас…

Снусмумрик что-то пробормотал и надвинул на глаза шляпу. Над ручьем, взмахнув длинными, заостренными на концах крыльями, пролетела какая-то птица, и крик ее, тоскливый и протяжный, еще долго разносимся по лесу: ти-у-у, ти-у-у.