Януш Пшимановский - Рыцари Серебряного Щита

— Пойдёмте лучше, — предложил Андрейка. — Они твою палку сожрут. Папа мне говорил, что нельзя дразнить животных палкой…

Никто не возражал, и ребята двинулись в обратный путь. Шли быстро, пока в конце просеки не увидели красные черепичные крыши. Потянуло далёким дымком, и сразу все мысли о волках куда-то испарились.

Андрейка присел, вглядываясь в траву.

Большущий изумрудный жук, раздвигая пружинистые травинки, пробирался к дорожке. Он наткнулся на палец, преградивший ему путь, удивлённо пошевелил рожками, однако не повернул вспять, а храбро влез на неожиданное препятствие и в ту же секунду увидел прямо перед собой курносый нос и пару чёрных любопытных глаз.

Несколько секунд жук и Андрейка испытующе глядели друг на друга, а потом жук двинулся в путешествие по пальцу. На ногте он, однако, поскользнулся и перевернулся вниз головой.

Андрейка шагал последним, вытянув вверх руку и распевая Великую Песню о жуке:

Это последнее «пам» прозвучало особенно громко и победоносно, и потому Андрейка повторил ещё раз:

— Не вопи, как дикарь, — попросила его Данка. — А то ничего не слышно.

— Чего тебе от меня надо? Я же пою о жучке.

— Данка! Кристя! — донеслось со стороны домов.

— Ого! Ужозно. Тязвёт, — перепугалась Кристя. На её скороговорном языке это должно было означать: «Уже поздно. Тётя зовёт».

— Нет, ещё рано, — буркнула Данка. — Просто мама, наверно, хочет покататься на яхте и приготовила ужин пораньше. И вечно вот так.

Обе девочки бросились бежать, Здишек за ними. Андрейка тоже попытался сделать несколько решительных шагов, но испугался, что потеряет свою драгоценную ношу, и медленно поплёлся в хвосте.

— И так и этак — всё равно нам попадёт, — громко сказал он жучку. — Ведь они — взрослые, а у нас на ногах ссадины, и руки выпачканы в смоле. Да ты вот ещё тут у меня…

Андрейка еле передвигал ноги. Но, смирившись с судьбой, которая всегда устраивает так, что взрослые кричат на детей и не любят разводить у себя дома жуков, снова запел:

Данка была права: сразу же после ужина взрослые взяли из сарая паруса и отправились к озеру.

Следом за ними поползло и солнце, спускаясь всё ниже и ниже к воде. Тень старой липы протянулась наискосок от калитки через весь двор, и можно было, не влезая на дерево, попрыгать по самым большим его сучьям. В доме стало тихо и пустынно.

Когда стемнеет, надо будет пойти в комнату, посмотреть на часы; если уже восемь, — лечь спать. Ну, а пока можно делать всё что угодно, можно бегать, шуметь, кричать. Здишек засунул два кирпича в ржавую железную трубу и пустил её по ступенькам крыльца с криком:

— Внимание! Все в убежище! Летит атомная бомба!

Труба с адским грохотом ударилась о бочку, разбрызгивая по сторонам струи чёрной сажи. Данка свистнула и убежала, делая вид, что ужасно боится.

А Кристя запела:

Андрейка сломанным удилищем выгоняет с огорода кур, которые проявили явно враждебные намерения в отношении его жучка.

Азор лает без всякой необходимости.

Иначе говоря, одновременно вершится сотня таких дел, о которых даже и помышлять нельзя, когда старшие дома. Никто из ребят не видит, однако, что за ними внимательно следит одна пожилая крылатая особа — делегат Совета Лесных Зверей, увенчанная сединами и умудрённая житейским опытом Сорока. Она сидит на заборе и понимающе смотрит на шумную беготню, время от времени прищуривая то один, то другой утомлённый старческий глаз.

Понемногу небо окрашивается в багряный цвет, дневное светило прячется за лес, а ребячьи забавы постепенно утихают и прекращаются вовсе. Наконец все рассаживаются во дворе, там, где нет травы, но зато есть песок и в нём можно копаться сколько угодно.

— Они уже далеко отплыли, — напоминает Данка.

— Нвернадргойберг, — добавляет Кристя.

— Не на другой берег, а наверняка дальше. Нас — так они берут с собой редко, да и то только тогда, когда ветер слабый и плавают у самого берега.