Филип Пулман - Граф Карлштайн

В первых строках своего рапорта сообщаю, что я, Йозеф Снитч, сержант полиции, награжденный Знаком кадетского корпуса за проявленные старание и находчивость (второй степени), и начальник полицейского участка в селении Карлштайн, приказал констеблю Альфонсу Винкельбургу ни в коем случае не принимать пищу во время дежурства. На сей раз я призвал его обратить на мои слова особое внимание, поскольку в прошлом уже имел из-за него неприятности. Однажды, например, он оказался не в состоянии достаточно быстро выхватить полицейскую дубинку, поскольку засунул ее под Устав полицейской службы, а в правой руке — кстати, это его рабочая рука! — сжимал пирог с мясом, и по такому случаю прощелыга, которого мы пытались оприходовать, взял да и сбежал подобру-поздорову. В общем, прежде чем покинуть караульное помещение, я так и заявил упомянутому констеблю: «Ты должен быть бдителен и суров! И чтоб у тебя во рту ни крошки не было, раз уж тебе поручено охранять эту кунсткамеру». Упомянутая кунсткамера находилась у нас на хранении после исчезновения ее владельца, некоего доктора Краканатси, итальянца. Упомянутый доктор Кэтчанитси исчез при весьма подозрительных обстоятельствах после ложной тревоги, поднятой в таверне «Веселый охотник» якобы по случаю пожара. И заместо доктора, арестовать которого оказалось ну никак невозможно по причине его отсутствия где бы то ни было, мы арестовали его кунсткамеру и поместили ее в полицейский участок на хранение, ожидая развития событий. Опасно, конечно, было поручать такое дело констеблю Винкельбургу, поскольку у него и голова не слишком быстро варит, и ноги-руки не слишком быстро двигаются, а кунсткамера эта оснащена всякими заморскими штучками весьма подозрительного свойства, так что ее и трогать-то рискованно. Пока мы перли ее в полицейский участок, констебль Винкельбург случайно задел какую-то скрытую пружину, и изнутри вылетел заряд чернил, чего я никак не ожидал, так что уклониться не успел. Пришлось сделать серьезное внушение стоявшим рядом зевакам и грубиянам, которые, похоже, сочли это смешным. Упомянутые чернила сделали мое лицо временно непригодным для дальнейшего эффективного исполнения мною своего долга в полном соответствии с Уставом, и я, как сказано выше, оставил констебля Винкельбурга сторожить кунсткамеру, строго предупредив, чтобы он ни в коем случае не ел на посту, и отправился в туалет полицейского участка, дабы удалить чернила, из-за которых оказался совершенно обезличен. Но прежде я снял свой шлем и поместил его в специальный держатель. (Этот держатель является моим собственным изобретением. Чертежи прилагаются. (К сожалению, в настоящий момент они пропали.) Я полагаю, что, принятый на вооружение, этот держатель на одну сотую увеличит эффективность нашей полиции. Принцип его действия прост. Помещая все недоделанные вами дела в перевернутый шлем, вы не сможете его надеть, пока все не переделаете. Довожу это до сведения начальства отнюдь не в надежде получить поощрение, но исключительно из интересов дела.) Обнаружив, что изрядное количество проклятых чернил попало мне на бакенбарды, я был вынужден пробыть в туалете довольно долго, а выйдя оттуда, увидел, что констебль Винкельбург с виноватым видом пытается скрыть за спиной некий бумажный сверток, а на подбородке у него явно видны следы недавнего употребления внутрь сырного пирога. Я сделал ему строгое внушение и, пребывая в расстроенных чувствах, не заглянул прежде в свой шлем, а решительно надел его на голову. И только тогда обнаружил, что констебль Винкельбург, услышав, видно, мои шаги, сунул недоеденный им сырный пирог в мой шлем. Искренне надеюсь, что эта преамбула должным образом объясняет то, отчего сам я выглядел во время ареста отнюдь не лучшим образом.

Теперь перехожу к последующим событиям.

Хорошо зная правы преступников, я вполне готов был предположить, что и данный преступник, то есть доктор Каламатипси, непременно попытается вернуть кунсткамеру себе, а потому приказан констеблю Винкельбургу спрятаться в каптерке и потушить там свет, чтоб была полная темнота. Сам же я спрятался в ближнем шкафу, держа наготове дубинку. Ждали мы, по всей видимости, несколько часов.