Отфрид Пройслер: Гном Хёрбе и леший

— И останется внутри, в этом белом ящике? — опасливо спросил Цвоттель.

— Куда же он денется? Разгорится, согреет печку. А печка — комнату. И плита раскалится. Тогда и кашу можно на ней сварить.

— А дым нам глаза не разъест?

— Дым через дымоход уйдет на улицу. Отличную печку сложил Мёллер Печник.

— Мёллер? Печник?

— Ну да, печник. И каменщик. А еще трубочист. Два раза в год он обходит все дома в Ближнем лесу и прочищает дымоходы. Весной и в начале зимы. Мёллер Печник — надежный работник, — сказал Хёрбе и принялся варить кашу.

Самая густая каша получается из муки буковых орешков. Самая сладкая каша — на ежевичном сиропе. Самая душистая — если ее заправишь лепестками арники.

Самая жирная — от столовой ложки орехового масла. И самая красивая каша получается, когда ее украсишь веточкой сушеной мяты.

— Готово! Садись есть, леший.

Хёрбе достал с полки две тарелки, наполнил их горячей кашей и поставил на стол.

— Вот тебе ложка, леший.

Цвоттель обнюхал непонятную деревянную штуковину и подозрительно спросил:

— Для чего эта загогулина?

Хёрбе рассмеялся.

— Я же тебе сказал, Цвоттель, это ложка. Зачерпывай ею кашу и отправляй в рот. Вот так, понятно?

— Ха! — воскликнул Цвоттель. — Нужна мне твоя загогулина! Да мой язык получше любой загогулины. Лешие не зачерпывают. Они вылизывают. Гляди!

Гном не успел и ахнуть, как леший Цвоттель сунул кончик языка в самую середку горячей каши.

— А-а-а! — завопил леший, хватаясь лапой за обожженный язык.

Он просто ошалел от неожиданности. Ни разу в жизни не пробовал он ничего вареного, а тем более горячей каши.

Гному стало его жалко.

— Попробуй все-таки ложкой, Цвоттель, — сказал он мягко. — Зачерпни для начала немного и подуй, чтобы каша остыла.

Цвоттель опасливо глядел на дымящуюся кашу.

Не лучше ли нарвать ягод? И сыт будешь, и язык не обожжешь. Наконец он решился, копнул ложкой кашу и долго-долго дул на нее, разбрызгивая по столу. Потом осторожно сунул ложку в рот. И застыл, зажмурился.

— Ну, как, Цвоттель? — нетерпеливо спросил Хёрбе. Цвоттель сморщил нос, открыл один глаз, потом второй.

Облизнулся.

— Да-аа, — сказал он, — вот, значит, что такое каша. Ничего. Сладкая. Если бы еще не была такой горячей.

После третьей ложки леший вошел во вкус. Он быстро опустошил тарелку.

Орудовать ложкой он умел еще плохо и весь заляпался. Клочья каши висели на его животе.

— Надень-ка фартук, леший, — сказал Хёрбе. — Смотри, как ты извозился.

— Не смеши меня, гном! — воскликнул Цвоттель. — Лешие не носят фартуков. А с кашей они расправляются по-своему.

И леший Цвоттель быстро и ловко стал слизывать с себя кашу.

Язык его так и ходил по лохматой шерсти живота и лап. Через минуту он сидел гладенький, прилизанный и чистенький. Ни крошки каши не осталось нигде.

— Вот так-то, гном! Учись! — сказал довольный и сытый леший.

Опорожнив свою тарелку, леший Цвоттель заглянул в горшок на плите. Там оставалось еще чуть-чуть. И он быстро дочиста выскреб остатки каши.

Хёрбе подвинул ему свою тарелку.

— Не стесняйся, Цвоттель, — сказал он. — Я уже наелся.

Леший расправился и с кашей гнома. Потом с сожалением поглядел на пустые тарелки и вздохнул.

— Лешие едят больше всех на свете, — с гордостью сказал он, — не веришь? Давай побольше хлеба и брусничного варенья. Тогда увидишь, как я могу есть по-настоящему.

Хёрбе пошел в кладовку и принес полковриги хлеба и банку варенья. В комнате стало совершенно темно. Гном снял с гвоздика фонарь. Зажег фитиль.

Леший с любопытством наблюдал, как прыгает в фонаре язычок пламени.

— Гном, ты волшебник, — сказал он восхищенно. — У тебя есть домашнее солнце.

При свете фонаря они резали хлеб крупными ломтями и намазывали на него брусничное варенье. Цвоттель ел за двоих.

— Понимаешь, Хёрбе, — толковал он, — у леших такой большой живот, что его не так просто наполнить.

Цвоттель зевнул, потянулся. Глаза его стали слипаться. Он устал от впечатлений и от еды.

Хёрбе набил матрац мягкой травой, положил его на пол утеплой печки, накрыл простыней. Вынул из шкафа подушку и одеяло из мышиной шерсти. Постель для лешего готова.