— Совсем нет, — скромно ответил Сирил. — Всякий хороший главнокомандующий — Наполеон, например, или герцог Мальборо — заметил бы то же самое.
— Это будет совсем не хорошо, — задумчиво сказала Антея.
— Пустяки! — возразил ей Сирил. — Ну что же нам делать, если мы оказались как будто во вражеской стране?
— По крайней мере, мы сложим все наши деньги и оставим их в уплату, — убеждала Антея чуть не со слезами. Ведь нелегко чувствовать себя и страшно голодной, и великой преступницей в одно и то же время.
— Не все деньги, а часть их, — был осторожный ответ.
И вот каждый вывернул свои карманы и высыпал все их содержимое на свинцовые листы крыши, на которых в течение последних полутораста лет посетители вырезывали свои имена. Всех денег оказалось пять шиллингов и семь с половиной пенсов, а потому даже справедливая Антея согласилась, что в уплату за обед для четверых этого, пожалуй, будет слишком много. Роберт полагал, что будет довольно полтора шиллинга. В конце концов решили оставить два.
В кармане Антеи оказался школьный листок с оценками за последнюю четверть. Оторвав название школы и свою фамилию, она написала на нем такое письмо:
«Милый глубокоуважаемый пастор, мы, право, очень голодны, потому что целый день летали по небу, и мы думаем, что когда умираешь с голоду, то это не будет кражей. Мы боялись попросить у вас, думая, что вы скажете „нет“, потому что вы, конечно, все знаете об ангелах, но вы бы не подумали, что мы ангелы. Мы не тронем ни пудинга, ни печения, а возьмем только самое необходимое, чтобы показать вам, что мы опустошили кладовую не из жадности, а только от самого настоящего голода. Но мы совсем не настоящие разбойники».
— Кончай уж скорее! — хором потребовали остальные. И Антея наскоро приписала:
«Наши намерения вполне честны, если бы вы только знали. И вот здесь два шиллинга, чтобы показать вам, что мы вам искренне благодарны. Благодарим за ваше доброе гостеприимство.
От нас четверых».
Когда деньги была завернуты в записку, на душе у детей стало совсем легко: когда пастор записку прочитает, он, конечно, все сразу поймет.
— Все же, — сказал Сирил, — есть некоторая опасность. Поэтому лучше всего, если мы спустимся вниз по ту сторону башни и проберемся по кустарнику. Окно выходит в сторону кустарника и все обросло плющом. Я заберусь внутрь и буду подавать из окна. Антея с Робертом пусть принимают, а Джейн стоит на страже — глаза у нее острые, — и если заметит какую-нибудь опасность, то пусть свистит что есть мочи. Молчи, Роберт, она достаточно хорошо свистит, и даже лучше, что не очень громко — больше будет похоже на птицу. Ну, а теперь идем!
Я не могу сказать, что таскать чужие вещи хорошо. Но для детей это нападение на чужую кладовую казалось теперь совсем не воровством, а вполне добросовестным деловым предприятием. Они еще не знали, что почти целый копченый язык, полтора цыпленка, большой белый хлеб и сифон содовой воды стоят много дороже двух шиллингов. Но именно таково было то «самое необходимое», которое Сирил, никем не замеченный и без всякой помехи, передал из окна кладовой. Он полагал, что не тронуть ни варенья, ни пирога с яблоками, ни сушеных фруктов было немалым геройством с его стороны. Я с ним согласна. Немало он гордился также и тем, что оставил в покое простоквашу, но тут уж я с ним не могу согласиться, потому что простоквашу можно было взять только вместе с посудой, а ее потом трудно было бы вернуть. Таскать же чужие фарфоровые кувшины с розовыми цветочками даже и голодный не имеет права. Другое дело сифон: без питья нельзя было обойтись, а на сифоне был ярлык того аптекарского магазина, которому он принадлежал, и дети были уверены, что где бы они ни оставили сифон, его кто-нибудь да вернет хозяину. Они даже предполагали, что при первом же удобном случае сами вернут его, так как магазин был недалеко, в Рочестере. Все продукты были перенесены на крышу башни и разложены на листе оберточной бумаги, которую Сирил нашел на верхней полке в кладовой. Когда он стал разворачивать бумагу, Антея заметила:
— Мне кажется, это не является «самым необходимым».
— Нет, это тоже необходимая вещь, — ответил ей Сирил. — Надо же где-нибудь разложить всю провизию, чтобы разрезать ее. А я читал недавно, что люди где-то заболели, напившись дождевой воды из лужицы, потому что в той воде живут микробы. На эту крышу часто льет дождик. Потом вода высыхает, а микробы остаются — тут их должно быть великое множество. И если бы мы разложили всю еду прямо на крыше, то микробы попали бы и на хлеб, и на цыплят, и мы все заболели бы и умерли от скарлатины.
Читать дальше