Людмила Дунаева - Первая заповедь блаженства

— Он меня оскорбил! — забормотал он, вскакивая и бегая по комнате. — Он намекнул на то, что я неудачник!..

— Вероятно, так оно и есть? — усмехнулся я. — Иначе почему ты сердишься?..

Тут папа неожиданно успокоился. Он улыбнулся трясущимися губами и, взяв меня за руку, усадил на стул, а сам устроился напротив.

— Скажи, сынок, — заговорил он, — тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, что за человек твой отец?..

Я сказал, что давным-давно все о нем знаю. Я знаю, что он обычный мелкий служащий в каком-то бесполезном учреждении. Я же вижу, как он каждое утро уныло повязывает галстук и плетется на ненавистную работу. Да и мама ничуть не лучше. Она терпеть не может домашнее хозяйство и старается заниматься им как можно меньше. Конечно, я могу понять их чувства. Но что уж поделать, если они родились обычными?

— В наше время, сынок, мало кто рождается обычным, — мягко начал папа.

От него я узнал, что в наше время только совсем сумасшедшие родители не хотят иметь чудо-ребенка. Нормальные же делают все, чтобы их дитя могло войти в Историю.

Дальше отец рассказал мне то, о чем в приличном обществе было принято молчать.

Далеко не все чудо-дети оправдывают возложенные на них чаяния. Большинство из них, несмотря на все усилия, подрастая, оказываются обычными. Это большое горе и позор для семьи. И нет ничего удивительного в том, что родители от них отказываются. Их сдают в специальные интернаты.

Там из бывших музыкантов, поэтов, спортсменов и ученых наскоро делают мелких служащих, рабочих, инженеров, медсестёр и домохозяек. Потом им дают работу, но многие не выдерживают такой перемены в своей судьбе и сходят с ума, а те, кто оказался покрепче, обречены страдать до конца своих дней. У них есть единственная надежда хоть отчасти оправдать собственное существование: постараться хотя бы родить гения…

Отец замолчал.

— Ну, — пожал плечами я, — если все это относится к вам с мамой, значит, доктор все-таки был прав, и вы обычные неудачники. Правда, вы не совсем неудачники, ведь вам все же удалось родить меня…

— Иди спать, сынок, — ласково сказал папа.

Наконец-то меня оставили в покое! С того вечера меня больше не заставляли заниматься. Я мог сколько душе угодно валяться на диване и размышлять о собственном величии. Меня, правда, слегка раздражала новая манера моих родителей шептаться о чем-то по углам. При этом, мама иногда начинала плакать. Однажды я случайно подслушал часть их разговора.

— Нет, я уже слишком стара! У меня нет сил начинать все сначала!.. А потом, ты же знаешь, из-за того, что наши остальные дети…

— Которые могли быть несравненно талантливее, чем этот неблагодарный мальчишка!.. Они не родились из-за него!

— О, замолчи!..

— Ничего, дорогая, у нас все получится. Современная медицина всесильна!..

— Но если с новым ребёнком у нас опять ничего не выйдет?…

— Выйдет, не сомневайся. Наука шагнула далеко вперед…

Я с недоумением выслушал этот бред, но не стал ломать себе голову над тем, что он значил. Мне и своих проблем хватало. Бабушки с дедушками больше не стояли передо мной на коленях, и это было неприятно. Отсутствие аплодисментов было просто невыносимо. Но я утешал себя, представляя, как изменится поведение окружающих после моего экзамена.

И вот, великий день настал…

…Но, когда я вернулся в машину, которая ждала меня около Консерватории, никто даже не поинтересовался, как я сыграл. Папа вел себя так, будто мы были незнакомы, а мама, не переставая, сморкалась в одноразовые салфеточки.

— Я сыграл превосходно! — на всякий случай, все-таки сказал я.

— Неужели? — равнодушно спросил отец.

— Да. Подумаешь, подзабыл пару строчек… Все равно, эти тупицы из приемной комиссии не в силах оценить моего искусства!

Мы молча доехали до дома. Я сказал, что хочу есть и ушел в свою комнату. Следом за мной туда пожаловала мама и, вместо того, чтобы накормить меня, начала доставать из шкафа мою одежду.

— Что еще за новости? — спросил я.

— Я должна уложить твои вещи, — каким-то деревянным голосом проговорила мама. — Ты отправляешься в интернат!

В интернат?! Я не поверил своим ушам. Я поднялся и сел на кровати. Мама продолжала рыться в одежде, большую часть которой уже пора было выкинуть, потому что я из нее вырос. Неожиданно я увидел свой пиджак, в котором когда-то ходил в Большой Театр.

Мама вывернула карманы, и на пол упала разноцветная бумажка.

— Не трогай! Это мое! — вскочил я.