Кристине Нёстлингер: Конрад, или ребёнок из консервной банки

И хотя господин Эгон мужественно преградил им дорогу, а госпожа Бартолотти так же мужественно вцепилась в волосы женщины в голубом, человек в очках, остальные люди в голубом и семья в сером пробились и пробежали все три задние комнаты. Когда они остановились у винтовой лестницы, то услышали голос Конрада:

— Иду уже, болваны!

И мальчик на животе ногами вперед съехал вниз по перилам. А так как остроносая стояла именно там, где начинались перила, то он, к сожалению, попал ей ногами в живот. Встав на пол, Конрад сказал:

— Пардон, бабка, к сожалению, я толкнул тебя нарочно! — Потом оглянулся вокруг и спросил: — А какой это остолоп звал меня, аж надрывался?

Остроносая, держась за живот, заверещала:

— Господин директор, и вы меня хотите убедить, что этого мальчика я заказывала?

Директор поправил очки и уставился на Конрада.

— Дядька, а какую я хорошую песню знаю! — закричал тот и запел: «Спи, моё дитятко, носорог — твой папа, верблюдица — мать…»

— Свет такого не видел! — закричал лысый. — И это называется воспитанный ребенок? Вы фирма жуликов, обманщиков!

— Не вопи, дед, а то отчекрыжу тебе усы и не будет у тебя на голове ни волосинки, — сказал Конрад.

Вверху на лестнице появилась Кити, перегнулась через перила и крикнула:

— Конрад, ты голодный?

— Как волк!

— А что тебе дать?

— Малинового пудинга со шпинатом! — ответил Конрад.

— Сейчас! — крикнула Кити, и люди в голубом со своим директором, и семья в сером поразбежались кто куда, ведь она начала кидать сверху малиновый пудинг и шпинат. — Мы всегда так делаем, я стою наверху, а он внизу, я швыряю пригоршни шпината, а он раскрывает рот!

— Только, к сожалению, она иногда не попадает! — добавил Конрад.

Директор снял очки, потому что ничего не видел в них. Левое стекло было заляпано пудингом, а левое шпинатом. Подслеповато хлопая глазами, он взглянул на Конрада и сказал:

— Не может быть, чтобы этот мальчик вышел с моего предприятия.

Люди в голубом вытирали свою одежду, потому что были заляпаны с ног до головы. Семья в сером спряталась за кучей пустых картонных коробок.

— Ужасный ребенок! — сказал лысый.

— Мы лучше купим себе собаку! — сказала его жена.

Они вышли из-за коробок и, не попрощавшись ни с директором, ни с его помощниками, пошли через три задние комнаты к выходу из аптеки.

— Шеф, что случилось? — крикнул тот, что охранял дверь. — Почему эти люди возвращаются без ребенка? Почему они называют нас жуликами? Шеф! Шеф, что случилось? — По его тону было слышно, что он совершенно растерян.

Директор протер очки, его помощники отряхнули с себя пудинг и шпинат.

— Идём, — сказал директор, надев очки.

— А как же я? — спросил Конрад.

— Я не хочу тебя больше видеть, сатанинское отродье! — выругался директор.

— Приятно слышать это, — сказала госпожа Бартолотти и открыла заднюю дверь. — Для меня это было настоящим праздником!

Непрошеные гости в голубом молча вышли в заднюю дверь.

— И заберите свой караул со двора, пусть не раздражают нашу дворничиху! — крикнул им вслед господин Эгон.

Кити закрыла за ними дверь.

Конрад сидел на ящике сухого молока для грудничков. Он был бледный и уставший.

— Ох, как же мне было тяжело! — сказал он.

— Бедный мой мальчик, — сказала госпожа Бартолотти и погладила его по правой щеке.

— Бедный мой мальчик, — сказал господин Эгон и погладил по левой щеке.

— Ты был молодцом! — воскликнула Кити, сбежала вниз по лестнице и поцеловала его в губы.

— Я с этих пор всегда должен быть таким? — спросил Конрад.

— Боже сохрани! — воскликнул господин Эгон.

— Так я теперь всегда должен быть таким, как был раньше? — спросил Конрад.

— Боже сохрани! — воскликнула госпожа Бартолотти.

Кити положила руки ему на плечи и сказала:

— Ох, Конрад, посмотрим, каким ты будешь.