Оскар Лутс - Мальчик с рожками

На это старуха только бурчит что-то сквозь зубы.

«Хм, — размышляет Кусти, — к дому поближе могла бы она и поласковей быть. Нет, коли так пойдёт, скажу маме, чтоб ничего ей не давала».

Но что-то не заметно, чтобы дом приближался; лес не становится реже, всё гуще идёт, всё темней. Кроме бурелома да пней, преграждает дорогу густой орешник, с трудом продираются они сквозь колючие заросли. Кусти уже рубашку порвал, а Ити — свою тоненькую кофточку.

Ити, бедняжка, совсем из сил выбилась. И тут видят они, вдали за деревьями мелькает огонёк. Ещё немного прошли и выходят на поляну к небольшой избушке.

— Ну, — говорит старуха, — вот мы и дома. Заходите!

— Как? — удивляется Кусти. — Это, бабушка, видно, твой дом. Это не наш дом.

— Ваш тоже! — хрипит та в ответ. — А ты, парень, не больно-то умничай! А то гляди, коль чего не понятно, так я поучу тебя вот этой клюкой!

Тут Кусти догадывается, что дело плохо. Да что сделаешь, злая старуха наседает с клюкой, надо идти, будь что будет.

Старуха вталкивает их в низкую полутёмную комнату. С порога ударяет им в нос затхлым, тяжёлым духом. У окошка, на столе, заваленном грязной посудой и объедками, горит небольшая лампа со стеклом, от которой больше копоти, чем свету. У стола длинная неструганная скамья, на ней валяется грязное рваньё. Напротив большая печь. А с печи глядит вниз седой старичок, что-то шепча себе в бороду. Вот и всё, что Кусти замечает с первого взгляда. Справившись с испугом, он видит у печи ещё детскую колыбельку, похожую скорее на свиное корыто.

— Гляди, старый, — говорит старуха, ставя посох в угол, — привела из лесу няньку да скотника! Теперь хоть отдыху дам своим старым костям.

— Хм, хм, — бурчит с печи старикашка, — брось-ка их сюда, я на них погляжу.

— Чего глядеть, — говорит старуха, — утром при свете разглядишь. Пускай спать идут, завтра я их рано на работу подыму.

От таких слов пробрала Кусти холодная дрожь — как тогда, в ночном лесу, когда филин заухал. Ити крепко прижалась к брату и тихо плачет: догадалась, что в беду попали.

Тут в колыбели что-то зашевелилось, подало голос. Ну и странный же это голос был — скорей поросячье хрюканье, чем плач человеческого дитяти. Старикан на печи схватил длинный костыль да как толкнёт колыбель — та чуть на пол не обрушилась. Но хрюканье утихло, дитя, видно, привыкло к такому свирепому качанью.

А им больше не позволили новый «дом» разглядывать.

— Живо за печь, спать! — командует старуха.

— Сперва поесть надо, — набравшись храбрости, говорит Кусти. — Сама посуди, бабушка, у нас с утра во рту маковой росинки не было!

— Ишь ты, проголодались! Давай-ка корзинки сюда, а то ещё все ягоды ночью слопаешь, ищи-свищи потом! Полезай за печь, я туда еду подам.

Кусти ведёт плачущую Ити за печь, смотрит, как там лучше устроиться. Ну и хламу тут навалено! Старые опорки, чулки, тряпьё; прусаки бегают и прочая нечисть, будто поджидая, когда можно будет в ребячьи ноги и руки вцепиться. Почуяли запечные жители, будет им сегодня пожива.

Но делать нечего, надо спать укладываться, они так устали, что ноги подламываются. Мальчик отгребает ногой в сторону хлам, устраивает сестру поближе к печке, а потом и сам опускается на это ужасное, противное ложе.

Едва они устроились, бросает старуха за печь две кости:

— Вот вам на ужин!

Потом гаснет свет, старуха кряхтя забирается на печь, и дом погружается в тишину.

— Ити! — шепчет Кусти сестрёнке на ухо. Вот как дело-то обернулось. Попались мы, видно, злой ведьме в когти. Настоящие-то бабушки такие злющие не бывают. И ещё я заметил… у старика-то, там на печи, на голове бугорки такие, вроде рожки маленькие! Ох, не к добру это. Тише, Ити, тише! Не плачь, слушай, что я скажу. Давай попробуем убежать отсюда, и чем раньше, тем лучше. Подождём, пока старик со старухой уснут, дверь откроем потихонечку и убежим. Все равно куда, лишь бы отсюда выбраться. А пока тише! Притворимся, будто спим…

Скоро на печи начинается храп, да такой сильный, что кажется, вся изба ходуном ходит.

— Ну, Ити, — шепчет Кусти, — вставай! Давай руку и иди за мной, да тише, на цыпочках! Смотри не зашуми чем-нибудь, ведьмы чутко спят, хоть и храпят.

С бьющимся сердцем Ити встаёт и даёт брату потную от страха руку. И вот крадутся они к двери, как две лёгкие тени. Вдруг Ити нечаянно задевает за колыбель, и та со скрипом начинает раскачиваться. У беглецов душа в пятки уходит. Кусти укоризненно сжимает руку сестры — вот, мол, растяпа.