Роман Ясюкевич: Ба инь, или Сказки колокольчиков

На другой день Кан попросил мать испечь мешок лепешок. Мон-У, не спрашивая, зачем сыну так много еды, и вообще ничего не говоря, растопила очаг и замесила тесто.

"Я ухожу и наверное надолго, — сказал Кан на пороге, — Сейчас за тобой придет твоя сестра, поживи пока у нее в доме." Мон-У не ответила. Она смотрела на горную тропинку, по которой Мон всегда возвращался с охоты, и глаза ее были пусты.

Много дней добирался Кан до самой высокой горы Подлунной империи. Давным-давно кончились лепешки, которые испекла ему в дорогу мать, а места кругом были такие, что даже птицы их стороной облетали. Много дней добирался Кан до самой высокой горы Подлунной империи и еще столько же карабкался на вершину — так он ослабел от голода и жажды. И когда вытянутая вверх рука не нащупала опоры, силы оставили Кана."Как же я смогу подпрыгнуть девять раз?" — только и успел он подумать.

И снится Кану, что на белоснежном облаке спускается к нему Царь Обезьян. Халат его сшит из золота, пояс украшен жемчугом, застежки на туфлях алмазные.

"Знаю твою беду, — говорит Кану Царь Обезьян, — и знаю, чем тебе помочь. Но прежде ты должен выполнить три моих задания, разгадать три моих загадки и трижды рассмешить меня. Согласен?" "Да," — пытается ответить Кан, но пересохшее горло не издает не звука. "Не слышу. Согласен?.. Э-э, да у тебя горло пересохло! На, попей." И протягивает Царь Обезьян хрустальный сосуд, водой — не водой, а словно туманом наполненный. "Это Дождь Забвения, — говорит Царь Обезьян, — От любой жажды избавит. Пей."

И снится Кану, будто берет он хрустальный сосуд и к губам подносит, а туман, что внутри, вдруг начинает клубиться, вырывается из сосуда и облаком окутывает Кана. И так легко вдруг становится Кану, так спокойно, словно сидит он на веранде своего дома и смотрит на цветущие персиковые деревья. И выходит из дома мать. Уже не в белых траурных одеждах и рукава распущены. Улыбается.

Вдруг откуда-то налетает черный ветер, обрывает бело-розовый цвет с персиковых деревьев, ломает ветви. И нет уже ни веранды, ни дома, ни матери. Есть только холодные острые камни вершины самой высокой горы Подлунной империи, есть боль в избитом израненном теле и боль в сердце.

"Ха-ха-ха!" — услышал Кан. С трудом открыл глаза, смахнул рукавом слезы. "Рассмешил ты меня, человек, — сказал неизвестно откуда — может быть, из сна — появившийся Царь Обезьян. — С первого глотка! С одного-единственного глотка! Ха-ха-ха! Мне бы так… Однако, с первым заданием ты справился. Посмотрим, как со вторым. Да! И передай старухе Вэй, что… привет передай!" С этими словами Царь Обезьян притопнул по облаку ногой в шелковой туфле с алмазной застежкой и в одно мгновение исчез.

"Постой!" — закричал Кан и попытался встать, но тут над ним раздалось хлопание могучих крыльев, и на вершину горы приземлился гигантский орел. "Садись мне шею, — недовольно кося глазом, произнес орел, — Повелитель приказал отнести тебя в долину." И добавил: "Еще он сказал, что Дождя Забвения всего на четыре глотка. Один ты уже выпил."

Кан, прижимая к груди драгоценный сосуд, неловко взобрался на орла и одной рукой вцепился в перья. Он не запомнил полета, и не понял, как долго они летели. Об одном только беспокоился Кан: не уронить бы сосуд.

Орел доставил Кана к небольшому озеру у подножия горы. "Повелитель приказал пожелать тебе удачи, — проклекотал орел, — Так вот, желаю удачи."

Оставшись один, Кан вдруг вспомнил о том, что голоден и хочет пить. От холодной озерной воды заломило зубы и перехватило дыхание, но Кан не отрывался, пока живот его не раздулся, словно бочонок. После этого Кан свернулся на траве клубком и уснул.

Пробудился Кан от боли. Что-то острое вонзилось в плечо. "Эй, оборванец, — отведя копье, обратился к Кану всадник в облачении императорского стража, — Ты видел орла?" "Да," — ответил Кан испугано. "Видел?! — обрадовался страж, — Куда он полетел? На нем сидел человек?" Кан прикусил язык. "Ты оглох? — прикрикнул страж, — Куда полетел орел?" "Не знаю." "У, бестолочь!" Страж достал рог и сильно протрубил. Через некоторое время на этот зов прискакали еще десять стражей. "Этот оборванец видел орла. Но куда тот полетел и был ли на нем седок, не заметил. А, ну-ка, встань, когда с тобой разговаривают!" — всадник сопроводил приказ уколом копья. Кан, спрятав в лохмотья хрустальный сосуд, поднялся, и тут откуда-то выпало орлиное перо. Наверное, Кан его случайно вырвал во время полета.

Разительная перемена произошла с высокомерными императорскими стражами: рисовыми снопами повалились они с коней. "Это он! Это избавитель! Жрец был прав! Прости нас, что не сразу признали тебя!"