Корней Чуковский - Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь

— Я тебе приказываю, и ты должна подчиниться.

Светик ястребом налетел на отца:

— Теперь таких мужей не бывает! Теперь такие мужья не нужны. Ты… раньшенный муж!

Он хотел сказать: старорежимный.

С четырехлетним Волей мы гуляли по старинному кладбищу. Среди памятников — мраморный ангел с поднятой кверху рукой. Воля смотрит на памятник и объясняет себе самому:

— Это он «будь готов» делает.

Вообще у огромного большинства малышей выработался своего рода иммунитет ко всему клерикальному. Вересаев рассказывает, как набожная нянька взяла с собой маленького Юрика в церковь. Юрик, вернувшись домой, сообщил со смехом своим близким:

— Мы гуляли в большом, большом доме… Там Петровна голенького дядю нюхала.

— Что ты, Юра, врешь? — возмутилась Петровна. — Какого дядю нюхала?

— А на стенке дядя голенький был нарисован. Петровна подошла к нему близко, машет рукой и нюхает. А старушки все баловались: стукали в землю лбом… А я не баловался, нет!..

В церкви с бабушкой, увидя икону:

— Чей это портрет?

— Это боженька.

— А где он живет?

— На небе.

— Высоко?

— Высоко.

— А реактивка его достанет?

Писатель Рудольф Бершадский сообщает:

«В присутствии пятилетней дочери я однажды рассказывал, как няня постоянно водила меня в церковь.

Дочь недоверчиво перебила меня:

— Папа, разве ты еще при боге родился?»

Тот же Светик Гусев увидел в Зоопарке слона. Он долго рассматривал огромного зверя и наконец спросил у своей матери:

— Чей это слон?

— Государственный.

— Значит, и мой немножечко, — произнес он с большим удовольствием.

Радость обладания государственной собственностью я замечал до сих пор главным образом у старших ребят.

Стоит, например, школьник на уроке географии у карты и, тыча пальцем в советские тундры, говорит голосом владельца и хозяина: «Торфу мы имеем тут столько-то, ископаемых столько-то».

В литературе это чувство наиболее ярко выражено В.В.Маяковским: «улица моя, дома мои», «мои депутаты», «в моем Моссовете», «моя милиция меня бережет» (поэма «Хорошо!»).

Теперь оказывается, что в последние годы проявления этого нового чувства мы начинаем наблюдать и у дошкольников.

Жаль, что подобные речения детей так и пропадают бесследно, никем не собираемые, никем не хранимые. Ведь в каждом из них причудливо многообразно и ярко отражается переживаемый нами период истории. И было бы поучительно познакомиться с тысячами подобных ребячьих высказываний, собранных по всему СССР, так как детская речь очень часто характеризует те социальные сдвиги, которые происходят в стране.

Нередко приходится наблюдать, как отражается в детских разговорах семья. Специальные технические термины, свойственные отцовской или материнской работе, перекочевывают в речь малолетних детей и начинают своеобразно служить их интересам и надобностям.

Е.В.Гусева сообщает мне о своем маленьком Светике, отец которого служит бухгалтером:

«Когда я ему сказала, что он половину игрушек за лето растерял, он высыпал все игрушки из корзины на пол и говорит: „Надо сделать переучет“».

У четырехлетней Наташи Васильевой и мать и отец ученые: оба работают над диссертациями.

Увидела Наташа в детской книжке картинку: кошка сидит за столом среди тетрадей и книг:

— Кошка пишет диссертацию!

А сын одного писателя, глядя на вертящуюся карусель, проговорил с нетерпением:

— Папа, скажи редактору этой карусели — нельзя ли мне наконец покататься!

Трехлетняя дочь сапожника, гуляя в садике детской больницы, увидела, что какая-то женщина несет ребенка в приемный покой, и сказала понимающим голосом:

— Починять понесли деточку.

Здесь, конечно, очень большое значение имеет склонность детей к подражанию. Девочка выросла в мире сапожных починок, и не мудрено, что лечение ребенка представилось ей чем-то вроде прибивания каблуков и подметок.

Я рассказывал детям известную сказку о заколдованном царстве, где заснувшие жители не просыпались сто лет. И вдруг дочь уборщицы, пятилетняя Клава, воскликнула:

— Ну и пылища же там была, господи! Сто лет не вытирали и не чистили!

Дима, сын продавца готового платья, использовал терминологию отцовской профессии для излияния родственных чувств:

— Я всех люблю одинаково, а мамочку на один номер больше.

Подобный же эпизод приводится в романе Галины Николаевой «Жатва». Маленькая Дуняша, дочь заведующей молочнотоварной фермой, получила в подарок игрушку — резинового петуха. Оглядев его со всех сторон тем же критическим взглядом, каким ее мать определяла достоинства каждой коровы, девочка изрекла благосклонно: