Корней Чуковский - Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь

— Ничего по экстерьеру.

— Тебя нашли в капусте! — говорят городскому ребенку, думая, что он тотчас же представит себе традиционную капустную грядку.

— Разве я был в супе? — слегка удивляется он и тем обнаруживает, что в качестве горожанина никогда не видел огорода. Капуста являлась ему только в тарелке.

К сожалению, кое-где в наших семьях еще сохранились мещанские нравы и навыки. Больно видеть, что в эту трясину втягивают малолетних детей. Вот, например, как отчетливо отражается в их разговорах уродливая семейная пошлость.

— Тетя Оля, отдайте вашу Олечку за меня замуж.

— Зачем?

— Она мне будет готовить, а я буду лежать на диване и читать газету, как папа.

— У нашего Захара две жены: одна родная, другая двоюродная.

— У меня папа — я не знаю кто.

— А у меня папа — шофер.

— А у тебя, Витенька?

— А у меня папа — подлец.

— Кто тебе это сказал?

— Мама.

— Никогда не женюсь! Охота каждый день ссориться!

— Мама, а к Ване-то новый отец приехал и Ваниного отца прогнал.

— Твой папка коммунист?

— Не! Какой он коммунист! Он с мамкой каждый день ругается!

Двухлетней Оле мать купила на день рождения бутылку квасу. Когда стали ее откупоривать, пробка вылетела, и квас, запенившись, полился на стол. Оля побежала к отцу.

— Папа, папа! Бутылку стошнило! — крикнула Оля, неоднократно наблюдавшая такую же «тошноту» у отца.

Не менее отвратительным кажутся мне и такие, например, эпизоды.

Уборщица. Девочка, ты уходи отсюда, ты мне мешаешь пол мыть.

Девочка. Не уйду. Мне мама велела: «Как бы, говорит, она чего не взяла».

Входит электроконтролер:

— Ой, как вас бабушка испугалась! Прямо плитку горячую под кровать бросила.

— Я выйду замуж за Вову, — говорит четырехлетняя Таня, — у него красивый костюмчик, и за Петю тоже: он подарил мне копеечку.

— А как же Леша? Ведь у него столько игрушек!

— Что ж! Придется мне и за него выходить.

У Люды и Саши отец пьянствует, тиранит семью.

Люда:

— Мама, и зачем только ты на папе женилась! Нам бы, знаешь, как втроем было хорошо!

Хочется надеяться, что пошлые нравы, отразившиеся в этих одиннадцати эпизодах, отойдут мало-помалу в далекое прошлое! Ибо с каждым годом у меня все больше накапливается фактов, свидетельствующих о трепетно-чутком внимании великого множества советских родителей к душевному развитию их ребят.

«Уважаемый товарищ Чуковский, — пишет мне один молодой инженер, — мы обращаемся к Вам, как к детскому писателю, за советом несколько необычного характера. В связи с ожиданием рождения ребенка мы оба хотели вести „летопись“ его жизни от 0 до 3–4 лет так, чтобы создалась фотография формирования ребенка, его чувств, речи, физического развития…»

Ребенок еще не родился, но у будущих родителей так огромно уважение к нему, к его будущим чувствам, речам и поступкам, они так верят в значительность его психической жизни, что заранее, еще до его появления на свет, готовятся стать летописцами самых первых его криков и лепетов и, придавая этому делу великую важность, обращаются за советом к профессиональным писателям.

Еще характернее письмо, полученное Агнией Львовной Барто от некиих юных супругов:

«…С какого возраста давать детям Пушкина? И когда давать им читать Маяковского?»

Можно было подумать, что речь идет о подростке или, по крайней мере, о школьнике пятого класса, и лишь в самых последних строках обнаружилось, что родители сильно поспешили со своими вопросами, так как в ту пору их сыну было всего лишь… четыре месяца!

Подобных писем становится все больше. И каждое из них продиктовано таким уважением к ребенку, какого не было и быть не могло в прежней, ветхозаветной России.

Как пренебрежительно относились в былое время к периоду раннего детства, можно видеть из следующей типической фразы в «Записках актера Щепкина»:

«Тут промелькнуло мое детство, весьма неинтересное (?!), как и детство всякого (?!) ребенка». [72] Записки актера Щепкина, М. 1933, стр. 33.

Чтобы продемонстрировать возможно нагляднее всю огромную разницу между старым и новым отношением к ребенку, приведу два письма, полученные мною в разное время.

Первое написано больше полувека назад (в 1909 году) какой-то разгневанной барыней, прочитавшей в одной из тогдашних газет мои ранние заметки о языке малышей.

«Что касается детского языка, — писала она, — то советую вам почитать Библию; там вы узнаете, как три тысячи лет тому назад премудрый Соломон доказал, что детского языка нет. А я, как мать многих детей, могу вам доказать, что дети, по недостатку развития своих внешних чувств и своего ума, умеют только картавить, то есть коверкать недослышанные слова взрослых, например, „шикана“ — картошка, „обдядя“ — губка, „панфуй“ футляр и т. д.».