Дик Кинг-Смит - Ёжик Макс

— Твоя тётушка Бетти добегалась, — сказал Папа-ёж Маме.

— О нет! — воскликнула Мама. — Где?

— Рядом, чуть вниз по дороге. Напротив газетного киоска. Плохой там переход.

— В наши дни уже нигде перейти нельзя, — запричитала Мама. — Ужасное движение! Представляешь, третий раз в этом году, и всё мои родственники. Сначала дедушка, потом мой троюродный брат, а теперь вот старая бедная тётя Бетти.

Они сидели в своём жилище на клумбе, в саду дома номер 5а. Дом был на две семьи, как и все дома на этой улице. На другой её стороне раскинулся Парк, туда ежей так и влекло, там можно было прекрасно поохотиться. Кроме червей, улиток и слизняков, которых они могли найти и в собственных садах, в Парке были свои достопримечательности. Под сценой для оркестра жили мыши, лакомясь крошками от бутербродов слушателей; лягушки обитали в пруду с лилиями, а в кустарнике Ботанического сада скользили змейки. Ежи считали всех этих созданий деликатесами и не могли устоять перед соблазном поохотиться в Парке ночью. Однако путь к нему преграждала оживлённая дорога.

— Бедная тётушка Бетти, — снова всхлипнула Мама. — Жизнь тяжела, это очевидно.

— И смерть тяжела, — с горечью добавил Папа. — И это тоже очевидно. Подумать только, вконец расплющило бедняжку!

— Ш-ш-ш! — прошептала Мама, услышав звук приближающихся шагов. — Только не при детях!

Показались четыре крошечных существа, точные копии своих родителей. Только их иголки были ещё сероватые, а не коричневые. Трое из них были маленькими ежихами; Мама, которой очень нравились цветы, назвала их Ромашка, Фиалка и Петуния. Папа-ёж неохотно согласился, однако настоял на том, что он сам даст имя четвёртому, маленькому ёжику. Мальчикам нужны звучные, благородные имена, сказал он, и четвёртого ребёнка с той поры стали звать Виктор Максимилиан Святой Георгий, ну а коротко — Макс.

Чуть ли не с того дня, как он открыл глаза (и иголки-то у него были ещё гладкими и мягкими), чувствовалось, что он будет смышлёным парнишкой; теперь его обоняние, зрение и слух были такими же острыми, как и колючки.

— О чём вы тут говорите, Мама? — спросил он.

— Ни о чём, — ответила Мама быстро.

— Вы бы не стали говорить ни о чём, — сказал Макс. — Тогда в разговоре не было бы никакого смысла.

— Не будь нахалом, не лезь не в своё дело, — сказал Папа.

— Вообще-то я думаю, что это и их дело, — сказала Мама. — Или скоро будет их, когда они начнут выходить за пределы нашего сада, и нужно бы их предупредить.

— Ты права, — сказал Папа. — Так слушайте меня, дети.

И он начал читать длинную лекцию о правилах дорожной безопасности для ежей.

Макс внимательно слушал, а потом спросил:

— А люди переходят дорогу?

— Я думаю, да, — сказал Папа.

— И они не погибают?

— Не думаю, никогда не видел никого из них лежащим на дороге. Уж я бы заметил, если б такое случилось.

— А как же они безопасно переходят?

— Может, ты сам мне это скажешь, сынок? Попробуй выяснить.

— Я сделаю это, — уверенно заявил Макс. — Я это сделаю.

Макс начал своё расследование на следующий же день. Он выскользнул из сада в сумерках, прошмыгнул вдоль стены дома 5а и притаился под калиткой. Он тут же окунулся в море самых разнообразных звуков.

Был вечерний час пик, люди возвращались домой, и движение было в самом разгаре. Автомобили и мотоциклы, автобусы и грузовики с грохотом проносились мимо; ужасно близко, как казалось Максу. Когда он вылез наружу, то был напуган и ослеплён светом фар. От уличных фонарей было светло как днём; Макс, по природе животное ночное, забрался в самое тёмное место, которое только можно было найти, — в тень большого мусорного ящика — и свернулся в клубок. Сердце его колотилось.

Постепенно он немного привык к шуму и блеску и, хотя ещё не смел двинуться, начал глядеть на людей. Уже несколько пешеходов прошли мимо него. Все они шли по узкой дорожке, на которой он сидел. Дорожка была приподнята над мостовой примерно на высоту ежа. «Здесь люди в безопасности, — подумал Макс, — потому что этим грохочущим монстрам нельзя заезжать сюда».

Он посмотрел через улицу и увидел, что на противоположной стороне так же спокойно шли люди по такой же приподнятой дорожке. Он, однако, не видел, чтобы кто-нибудь пересекал улицу.