Хью Лофтинг - Опера доктора Дулиттла

— Почему ты боишься кошек? У тебя есть крылья, и ты всегда сможешь упорхнуть.

Канарейка перелетела на стол, села возле тарелки доктора и склевала крошку.

— Конечно, упорхнуть от кошки не трудно, но только в том случае, когда ее видишь, — сказала пичуга. — Но кошки очень любят подкрадываться незаметно, и тогда беды не миновать. Кошки очень ловко охотятся.

— Так уж и очень ловко! — обиделся О’Скалли. — Что касается охоты, то самая последняя дворняга заткнет за пояс любую кошку.

— Ну уж нет, — возразила канарейка. — Вы, собаки, кошкам и в подметки не годитесь. Не обижайся, но это так. Вы можете учуять добычу, выследить ее, догнать лучше любой кошки, но в хитрости вам с кошками не сравниться. Разве вы способны часами сидеть у входа в норку и подкарауливать маленького мышонка? Ты хоть раз видел собаку, способную просидеть неподвижно пять минут? Если собака найдет вход в нору, то она тут же начнет лаять и скрести лапами так, что хозяин норы и носа оттуда не высунет. Нет, мы, птицы, боимся кошек как огня. Уж лучше сидеть в комнате с дюжиной собак, чем с одной кошкой.

— У тебя были уже неприятности из-за кошек? — спросил доктор.

— У меня нет, но у других были, если только смерть можно назвать неприятностью. Я предпочитаю учиться на чужих ошибках. Так безопаснее.

Канарейка умолкла, словно вспоминая что-то, а потом сказала:

— Если хотите, я расскажу вам одну жуткую историю, которая произошла у меня на глазах. Как-то мне довелось жить в одном доме с попугаем. Хозяйка наша была добрая, но недалекая женщина. Однажды ей подарили персидскую кошку. Она была белая, пушистая и очень любила тереться о ноги хозяйки и мурлыкать.

Старый попугай сказал мне в тот вечер:

— Она кажется смирной и добродушной.

Но я не согласилась с Жако — так звали попугая.

— Кошка всегда остается кошкой, — сказала я. — Им никогда нельзя доверять.

— Может быть, именно поэтому они стали такими коварными? — перебил канарейку доктор. — Если тебя постоянно называют лжецом, ты станешь лжецом, если тебя считают негодяем, ты станешь негодяем.

— Ну нет, — не согласилась с доктором канарейка. — Наша хозяйка доверяла своей кошке, и вы сейчас узнаете, что из этого получилось. Она даже иногда оставляла кошку на ночь в одной комнате с нами. Моя клетка висела высоко под потолком, и я не боялась, что кошка доберется до меня. А вот несчастный старый Жако ни за что не хотел поверить, что это милое белое, пушистое животное — страшный хищник. К тому же у Жако не было клетки, он сидел на шестке из двух скрещенных жердочек, а чтобы он не улетел, ему к ноге прикрепили длинную цепочку.

II одни прекрасный день кошка вскарабкалась на шесток к попугаю и уже хотела расправиться с ним, как вдруг Жако показал себя опытным бойцом. В честном бою он мог постоять за себя, да еще как! Своим большим и острым клювом он ударил разбойницу в нос, а затем отхватил ей пол-уха. Кошка взвыла и бросилась наутек.

Тогда я сказала Жако:

— Может быть, теперь ты мне поверишь? Будь осторожен, иначе, как только ты зазеваешься, кошка набросится на тебя сзади и тогда тебе несдобровать. Запомни, Жако: как только ты уснешь при кошке, то уже никогда не проснешься.

Зеленая канарейка умолкла на минутку, прошла по столу к чашке поросенка и отпила из нее каплю молока. Поросенок так опешил, что даже не смог открыть рот, чтобы выбранить «нахальный пучок перьев».

Затем птичка вытерла клюв о скатерть и продолжила свой рассказ:

— Я не в ладах с арифметикой и только поэтому не могу сказать, сколько раз я спасала жизнь доверчивому Жако. Попугаю уже было немало лет, он любил спокойную, размеренную жизнь. У него были свои привычки, и он терпеть не мог, если что-то нарушало их. Он привык принимать ванну по субботам, и у него на весь день портилось настроение, если его вдруг забывали искупать. Но самой опасной его привычкой был сон после обеда. Сколько раз я говорила ему:

— Не спи, Жако! Дверь в нашу комнату никогда не закрывается, и кошка может войти в любую минуту.

Но попугай ни за что на свете не хотел расстаться со своими привычками и пропускал все мои слова мимо ушей.

— Что может быть лучше, чем вздремнуть после обеда, — отвечал он на мои предостережения. — Да пусть в доме бродит не одна, а целая дюжина кошек, и то я не откажусь от послеобеденного сна.

Канарейка снова умолкла, в задумчивости склевала еще одну крошку, а затем продолжила:

— Теперь я думаю, что старый попугай был не так уж и не прав. В его презрении к суете кроется нечто прекрасное. У него были раз и навсегда установленные правила, и ничто не могло заставить его изменить этим правилам.