Элвин Уайт - Паутина Шарлотты

— Какая ужасная наследственность, — мрачно произнес Уилбер. Ему было грустно, что у него такой кровожадный друг.

— Да, это правда, — согласилась Шарлотта, — но я ничего не могу с этим поделать. Я не знаю, как это произошло, кто был тот паук, которому в далекие-далекие времена первому пришла в голову удивительная мысль соткать паутину, но это произошло, и надо сказать, мысль была неглупая. С тех пор этим должны заниматься все пауки. Не такая уж плохая штука, если вдуматься.

— Это жестоко, — возразил Уилбер, желая показать, что его не так-то легко переубедить.

— Ну, не тебе судить, — сказала Шарлотта. — Ты-то свою еду получаешь в ведерке. А меня никто не кормит. Мне нужно самой заботиться о своем пропитании. Приходится шевелить мозгами. Приходится хитрить и изворачиваться, а не то останешься голодной. Надо тщательно все продумывать, ловить, кого можешь, и довольствоваться тем, что попадется. А выходит так, мой друг, что попадаются насекомые всякие, мухи да жуки. Кроме того, — добавила Шарлотта, тряся одной из ножек, — подумай сам, если бы я не ловила жуков и не ела их, жуки бы размножались, их становилось бы все больше и больше, и в конце концов их стало бы так много, что они уничтожили бы все на свете, смели бы все с лица земли.

— Правда? — спросил Уилбер. — Этого бы мне совсем не хотелось. Может быть, действительно, паутина — неплохая штука.

Гусыня слушала их разговор и тихонько посмеивалась про себя. «Уилбер многого еще не знает о жизни, — подумала она, — он совсем еще наивный маленький поросенок. Он даже не знает, что с ним будет, когда придет Рождество. Он и не подозревает, что мистер Зукерман и Лерви задумали убить его». Гусыня слегка привстала и подпихнула яйца поглубже под себя, чтобы они лежали в тепле, укрытые мягкими перышками.

Шарлотта застыла в неподвижности над мухой, намереваясь ее съесть. Уилбер лег и закрыл глаза. Он устал, потому что провел беспокойную ночь, и еще от волнения: он же познакомился сегодня с совершенно новым существом. Ветерок принес запах клевера, сладкий запах того мира, что простирался за загородкой. «Ну что ж, — подумал Уилбер, — у меня теперь, конечно, есть новый друг, но в таком деле никогда не угадаешь. Шарлотта свирепая, жестокая, коварная, кровожадная — все это качества, которые мне не нравятся. И хотя она, конечно, красивая и безусловно умная, как же я сумею ее полюбить?» Уилбера одолевали сомнения и страхи, которые нередко испытывает тот, кто встретил нового друга. Со временем ему суждено было убедиться, что он ошибается насчет Шарлотты. Под внешней самоуверенностью и даже жестокостью скрывалось доброе сердце. Уилберу еще предстояло узнать, что она останется верной и преданной ему до конца.

Начало лета — самое чудесное и счастливое время на ферме. Недолгое цветение сирени наполняет воздух благоуханием. Вслед за сиренью наступает черед яблонь, и на сладкий аромат слетаются пчелы. Стоит теплая, мягкая погода. Уроки в школе кончаются, и ребята могут вволю играть и ловить форель в ручье. Эйвери частенько возвращался домой с форелью: она лежала у него в кармане, теплая и плотная — клади ее на сковородку, и ужин готов.

Теперь, когда не надо было больше ходить в школу, Ферн появлялась у амбара почти каждый день и тихонько сидела на скамеечке. Обитатели амбара считали ее своей. Овцы спокойно укладывались у ее ног.

Близилось первое июля, в сенокосилку запрягли рабочих лошадей, мистер Зукерман влез на сиденье и погнал их в поле. Косилка стрекотала целое утро. Круг за кругом она объезжала поле, и высокая трава, падая под резаком, ложилась длинными зелеными дорожками. Если назавтра не было дождя, все работники выходили сгребать и ворошить сено. Потом они вилами грузили его на огромный воз, а Ферн и Эйвери забирались на самый верх. Теплое душистое сено везли в амбар и перебрасывали на просторный сеновал. Весь амбар превращался в чудесное ложе из клевера и тимофеевки. То-то было здорово прыгать и зарываться в сено! Иной раз Эйвери находил ужа и засовывал его в карман, где лежала всякая всячина.

Начало лета — время птичьего ликования. В полях, вокруг дома, в амбаре, в лесу, на болоте — всюду любовь и песни, гнезда и птичьи яйца. На опушке леса заливается болотная овсянка, что прилетела, должно быть, из самого Бостона: пи-бо-ди! пи-бо-ди! На ветке яблони раскачивается чибис, вертит хвостом и распевает: чи-бис! чи-бис! Певчий воробей помнит, что жизнь коротка и пркерасна, и твердит: сла-док миг! сла-док миг! сладок миг! А как войдешь в амбар, ласточки, оставив гнезда, с гневным кличем стремительно кидаются вниз. «Чи-ки, чи-ки!» — раздаются их голоса.