Чарльз Кингсли - Дети воды

— Ах, если бы наша добрая фея знала об этом, она прислала бы волчки, мячи, камешки, куклы, и все они стали бы жизнерадостными детьми! — сказал Том.

— 'Увы, поздно, теперь они никогда не смогут играть. Посмотри, ноги их превратились в корешки и вросли в землю, они ведь никогда даже не гуляли, все учились да учились, сидя в темных душных домах. А, вон и экзаменатор, тебе лучше скрыться с глаз долой. А то он начнет экзаменовать и тебя, и твоего пса заодно, а потом примется за остальных детей воды. От него не сбежишь, нос у него может вытягиваться на девять тысяч миль, он вынюхивает детей где угодно — сквозь замочные скважины и дымоходы, сверху и снизу, в любой комнате, и он постоянно экзаменует детей и их учителей тоже. Но наша добрая старая фея обещала мне, что настанет день, когда его хорошенько выпорют, уж тут-то и я смогу принять участие.

Том отошел в сторону и стал ждать, когда же появится главный экзаменатор.

Но когда он появился и заметил Тома, то стал кричать на него так громко, требуя, чтобы Том подошел ближе и сдал экзамены, что Том развернулся и кинулся прочь изо всех сил, а пес мчался за ним. И вовремя: бедные редиски, репки, брюквы, свеклы вокруг начали лопаться от испуга, и шум стоял такой, как на поле боя во время пушечной атаки, так что Том решил, что они вот-вот взлетят на воздух.

Он прыгнул в море и быстро-быстро поплыл прочь, распевая:

— Прощай, несчастный остров! Как хорошо, что я не знаю больше ничего, кроме чтения, письма и счета!

Наконец Том добрался до большого здания, выбрался на берег и пошел к нему, думая, не там ли мистер Граймс. Однако навстречу ему с воплями «Стой! Стой!» кинулись три или четыре… полицейские дубинки!

Однако Том даже не удивился, он уже устал удивляться. И он не испугался — он ведь не сделал ничего дурного.

Он остановился, и, когда передняя дубинка поравнялась с ним, грозно вопрошая, что ему тут надо, он показал пропуск, который дала ему матушка Кэри. И дубинка воззрилась на пропуск, изо всех сил выпучив свой единственный глаз, торчавший сверху.

— Ну ладно уж, проходи, — сказала наконец дубинка. — А я, пожалуй, пройду с тобой.

Том не стал возражать, сказать по правде, ему даже стало спокойнее рядом с дубинкой в незнакомом месте.

— А где же твой полицейский? — спросил Том.

— Мы не похожи на те неуклюжие глупые дубинки, сделанные людьми в наземном царстве. Тем беднягам нужен целый человек, чтобы он их носил, а мы выполняем свою работу сами, и хорошо выполняем.

— А почему у тебя такая петля на рукоятке? — спросил Том.

— Как почему? Кончив дежурство, мы идем домой и подвешиваемся на гвоздь.

Том не знал, что на это можно сказать, и они пошли в молчании, пока не добрались до больших железных дверей. Это была тюрьма. Тогда дубинка наклонилась и дважды стукнула в дверь головой.

В двери приоткрылось окошечко, и из него выглянуло огромное старинное ружье, начиненное зарядами. Том слегка отшатнулся при виде такого привратника.

— За что его осудили? — спросило ружье глубоким низким голосом, шедшим из его широкого дула.

— Извините, сэр, его не осудили, этот молодой человек явился к нам от ее превосходительства, ему нужен трубочист Граймс.

— Граймс? — переспросило ружье.

Оно исчезло за дверью, может быть, для того, чтобы сверить список заключенных.

— Граймс находится в трубе триста сорок пять, — раздался вновь голос. — Молодому человеку лучше проследовать на крышу.

Том посмотрел вверх, на стену, и подумал, что ему никогда туда не забраться — она была, наверное, миль девяносто длиной. Но стоило ему поделиться своими опасениями с дубинкой, как она развернулась и так лихо поддала Тому снизу, что он мигом взлетел на крышу, едва успев прихватить пса.

Там ему попалась навстречу еще одна дубинка, Том объяснил ей, зачем пришел, и дубинка повела его к Граймсу.

— Боюсь, что это все бесполезно, — предупредила она Тома по дороге. — Он ни в чем не раскаивается, это самый жестокий, самый грубый, самый бездушный субъект из всех, за какими мне приходится присматривать. Он мечтает лишь о пиве да трубке с табаком, а у нас ничего такого, конечно, не позволяют.

Они пошли по свинцовым полоскам, которыми была выстелена крыша, и все вокруг было так перепачкано сажей, что Том подумал: «Да, давненько тут ничего не чистили!» К его удивлению, сажа не прилипала к его ногам и он оставался чистым.

Вот они и пришли к трубе 345. Из нее торчали плечи и голова мистера Граймса, он был такой грязный, такой заплывший, что Том еле признал его. Во рту его торчала давно потухшая трубка.