Юрий Гребеньков - Тайна горы Сугомак

Кузнец Гаврила хоть и голь перекатная, но у мастерового народа всегда на почете. Ругательных слов от Никанорыча не услышишь. Гаврила-то, помимо заводской работы, горн с наковальней дома на огороде держал. Чуть ли не все лошади в Кыштыме были подкованы руками кузнеца. Не запрещалось тогда по мелочам ковкой заниматься. И за работу брал Никанорыч не дорого. Так, копейки одни.

Наособицу умел работать кузнец. Бывало, тяжелой кувалдой медные тонкие нити для опояски отковывал. Сапожные иголки протягивал. Ювелирную резьбу на поделки простым зубилом наносил. Не мастерство славу ищет, а слава мастерству поклоняется.

Только вот соседа, как на грех, Никанорычу бог послал! Ходит у кузнеца Гаврилы в табуне корова без хвоста. А все проделки лавочника. Двор-то с Моралой общий. Из жердей заборчик был слажен. Корова кузнеца к забору и подошла. Схватил Васька Морало ножницы, которыми овец стригут, и начисто у коровы хвост обкорнал. Та как обезумела. От боли чуть ворота не разнесла. После такой срамоты кузнец каменной стеной от Моралы отгородился.

Пробовал Морало кузнеца Гаврилу принародно чернить. Онучей его называл. Хотел, чтобы и к Никанорычу прозвище прилипло. Но заводские мастера за Гаврилу горой. Кто-то сразу же и побаску сочинил:

— С онучей Морало — друг дружке пара.

Опять лавочника и высмеяли.

Случалось, из другого завода заедет мастеровой человек в Кыштым. В поселке спрашивать начнет, где Василий Терентьич лавку содержит. В ответ слышит: не знаем такого. Но стоит только заикнуться, что Моралой лавочника зовут, в один миг ответят:

— Рядом с Гаврилой — заводским кузнецом — лавка. Там Моралу найдете.

У лавочника денежный мешок под завязку. Насыпать некуда. Вдобавок хозяйство громадное. Лошадей с полсотни держит. Конюхов подобрал придурковатых. Гривенник от семишника отличить не могут. Таким хоть совсем за работу не плати. Лишь бы мало-мальская кормежка была. Но и дармовые работники живут у Моралы впроголодь.

Разной скотины у лавочника полон двор. До самой речки коровники протянулись. На его собственных покосах давно отказались страдовать кыштымцы. Больно прижимист, скупердяй, каких свет не видел. Даже для себя начнет Морало кашу варить — берет наперсток. Наперстком крупу отмеряет, а потом по крупиночке пересчитает, чтобы лишнюю крупинку не переложить. Жена у Моралы от баской жизни в монастырь сбежала. Лавочнику и это в радость. Лишний рот, дескать, кормить не надо.

А билетная канитель Морале на руку. Скрутился в заводоуправление и двадцать билетов на чужие покосы разом купил. Страдовать же на них работников со стороны нанял. Съездил в Касли да Метлино и привез мужиков-поденщиков.

Не выдержал кузнец Гаврила. Запряг Гнедка и на покос взглянуть поехал. А елань-то выкошена уже. На покосе кузнеца приглашенные Моралой мужики управляются. Подсохшие ряды граблями переворачивают.

В Никанорыче обида закипела. Подскочил он к самоуправщикам. Хотел с ними по добру объясниться. Да неужто в одиночестве с артелью сладишь? Тем более, что мужики-то все незнакомые. Гогот подняли. Над кузнецом смеются.

У Никанорыча и взыграла душа. С кулаками на обидчиков бросился. Поденщики-то здоровые попались. Отметелили Гаврилу до бесчувствия. И на сене в себя приходить оставили. За свое же добро собственными ребрами кузнец расплатился. В сознание пришел к вечеру, когда тени от сосен до самых дальних ложков дотянулись. Чувствует, трогает его кто-то. А это Гнедко за хозяина беспокоится. Влажными губами кузнеца тревожит. Не бывало еще в жизни такого, чтобы лошадь человека в беде оставила.

А Морало от шалаша работников за кузнецом наблюдал. Ждал, когда Гаврила от битья оклемается. Поденщикам Никанорычево сено сгребать да в зарод метать до поры запретил. Побольнее решил соседа ужалить. Чтобы, значит, на глазах кузнеца с его покоса уборку сена начать. Только Гаврила-то долго подняться не мог. К этому времени ряды-то и отволгли. Закатной росой окропились.

Насилу поднялся кузнец на ноги. Сгустки крови из разбитого рта выплюнул. Тут подскочил к нему Морало. И давай надсмехаться да конторским билетом махать. Запляшешь ты, дескать. Да и остальным голодранцам не поздоровится. Ползавода нынче в своих руках зажму. Сено-то у меня покупать будете. В ногах всех строптивцев валяться заставлю. У кузнеца хоть в глазах от боли темно, но на обиду ответил: