Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее

Мы можем назвать это начальным наброском социальной экологии человека, материализовавшимся из теологического тумана благодаря прояснению функции смертности.

Вклад Мальтуса до сих пор вызывает как восхищение, так и критику. Последующее развитие, которого он не предсказывал, – разве только строил о нем сомнительные догадки, – выявило слабые стороны в его аргументации, но не разрушило ее. Успехи сельского хозяйства и медицины оказались факторами, которые уравновешивают друг друга с точки зрения его подхода; такие явления, как распространение и социальное признание противозачаточных средств, снижение межклассовых барьеров, повышение образовательного уровня народа, могли быть адекватно учтены в его теории. У тех, кто читает его труды в оригинале, восхищение вызывает не только мощь, но также дух его аргументации: сочувствие страданию, отсутствие сентиментальности, отказ отождествлять процветание или престиж государства со счастьем людей или придавать этому счастью особое значение; мужество, необходимое, чтобы встретиться с отвратительными фактами и с агрессией со стороны богословов. «Не отваживаться смотреть в лицо правде, потому что она неприятна, – это недостойное поведение, которое может иметь самые пагубные последствия». Суть его доводов и философии, насколько они важны здесь для нас, может быть сформулирована следующим образом: смертность имеет необходимую функцию в социальном существовании человека, как и вообще всей «одушевленной природы»; мы должны учиться понимать эту функцию, если хотим управлять нашей экономикой и контролировать ее. Она состоит в поддержании равновесия между видом и средой, из которой вид черпает средства к существованию. Для человечества это означает постоянный и неизбежный гнет страданий и тревоги, но также и стимул к активности, благодаря которой «разум формируется из материи» [377] .

Воззрения Мальтуса привели его, как о нем говорят, к самому преддверию эволюционной мысли девятнадцатого столетия. Когда Дарвин в 1836 г. возвратился из долгого путешествия на «Бигле», у него была масса материала, но не было объединяющей теории для интерпретации. Два года спустя, после многих тщательных исследований, он писал:

В заключительной главе «Происхождения видов» Дарвин резюмировал свои наблюдения и аргументацию; суть этого резюме содержится в последнем предложении, которое, в то же время, говорит о четкой связи между идеей функции смерти, разработанной Мальтусом, и концепцией эволюции как процесса порождения видов путем естественного отбора:

«Происхождение видов» – может быть, одна из самых влиятельных книг, когда-либо написанных. Дарвин открыл совершенно новый мир. А то, что столетие спустя теория Дарвина должна была быть существенно поправлена, – в природе науки.

Приписывая Богу заслугу поддержания «должного постоянства народонаселения», Муре в то же время говорил о том, что жизненная сила обратно пропорциональна плодовитости; таким образом, он не относил на счет божественного провидения смерть невинных. Ни Мальтус, ни Дарвин не прибегали к таким эвфемизмам или к обратным пропорциям, однако бессознательное нежелание говорить или думать о смерти могло проявляться даже в поведении этих благороднейших из людей, в своем сознательном мышлении полных решимости «смотреть в лицо правде, как бы неприятна она ни была». Фрэнсис Дарвин в воспоминаниях об отце отмечал: «Он иногда любопытным образом комбинировал метафоры: использовал, например, выражение держать жизненной хваткой, – смешав держаться за жизнь и держать смертельной хваткой» [380] [381] . Эта lapsus linguae [382] вызывает мысль, что, будь Дарвин сегодня жив, ему бы понравились воззрения Хогбена (Hogben) – в том модифицированном виде, в каком мы их знаем от Джулиана Хаксли [383] , – согласно которым естественный отбор посредством смерти, или выживание самого приспособленного, является деструктивным фактором, выполняющим созидательную функцию только в соединении с мутацией. С точки зрения научных наследников Дарвина, высокий результат не вытекает непосредственно из голода и смерти самих по себе.