Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее

Аналогию между ягненком и ребенком не следует проводить слишком далеко. Тревога по поводу сепарации от матери проявляется наиболее остро в возрасте, когда представление о смерти еще отсутствует. В период формирования концепции смерти ребенок уже способен воспользоваться защитами от тревоги смерти, предоставляемыми социумом. Человеческий младенец не зависит настолько исключительно от матери, как детеныши животных. В благоприятных условиях ребенок расширяет круг людей, от которых он может зависеть. К сожалению, в современных индустриальных обществах эти условия присутствуют все реже. Мобильность рабочих мест, ограничение рождаемости и государственные проекты массового строительства недорогого жилья, благодаря которым молодые семьи перестают жить поблизости от старшего поколения, – все это препятствует сохранению расширенного интимного круга ребенка и ведет к увеличению встречаемости и силы ранней тревоги, связанной со смертью как сепарацией.

У детей младше семи лет процессы отрицания могут облегчать сознательное принятие неизбежности собственной смерти. В одном из приведенных случаев они сыграли очень благоприятную роль. В трех проявлялась тревога, преодоленная с помощью матери, поощрявшей отрицание или по крайней мере соглашавшейся на него. В одном случае, принадлежность которого к этой категории на самом деле сомнительна, потребовалось психиатрическое лечение. Процесс принятия через отрицания был описан Фрейдом и Ференци как основанный на защитном механизме обращения в противоположность, что Фрейд [430] демонстрировал на одном из собственных сновидений, в котором любовь заняла место смерти, а выбор заместил необходимость. Этот механизм запечатлен в языке: например, в греческом слова, обозначающие радость и смерть, различаются только ударением и родом, а также греческое «радость» близко к итальянскому слову «дорогая» [431] . Вездесущие бессознательные защитные механизмы – смещение и отрицание – в детстве временно могут стать осознанными. Отрицание привлекается как средство уменьшения стресса в процессе, который, подобно родам, хоть и не является патологическим, нередко мучителен.

В некоторых случаях беспокойство о будущем психическом здоровье ребенка бывает оправданно. Д-р Сула Вольфф [432] думает, что «сама по себе утрата в детстве… по-видимому, не предрасполагает индивида к развитию депрессии, как считает Боулби. Она может, однако, способствовать патологическому развитию личности». Вольфф указывает на неблагоприятные последствия наличия у ребенка только одного родителя и цитирует Марриса, который писал, что даже относительно обеспеченным вдовам приходится содержать свои семьи на слишком ограниченные средства.

В нескольких случаях в моем раннем исследовании был заметен непосредственный психологический эффект потери родителя или сиблинга. Здесь эти данные могут быть дополнены случаем более младшего ребенка. Выше упоминался восьмилетний Бернард, у которого, как было обнаружено, смерть отца инициировала сильные чувства вины, притупив способность интерпретировать ситуации на адекватном для него интеллектуальном уровне. У девочки того же возраста именно смерть отца, вероятно, вызвала состояние, напоминающее начальную стадию мании. У более младшего ребенка школьного возраста беременность матери, которой предшествовали смерти младших сиблингов, по-видимому, явилась причиной состояния невротической тревоги. Наконец, ребенок трех с половиной лет, который еще не начал задавать вопросы Почему, но проявлял сильное желание участвовать во всякой взрослой домашней деятельности, после смерти отца в течение краткого периода времени, встречаясь с действиями, прежде выполняемыми им с легкостью и удовольствием, начинал хныкать: «Я не могу это сделать!» [ДЗ 65].

В первоначальном исследовании была высказана мысль, что в такой период ребенок не должен оставаться без включенного присутствия взрослого и общения с ним. Особенно это относится к детям школьного возраста, обычно проводящим значительную часть своего времени со сверстниками или в формальном контакте с учителем. Именно позиция взрослого в не столь формальных отношениях, а не компания других детей, напоминает ребенку об его сравнительной беспомощности, которая освобождает его от чувства ответственности за скорбное или тревожащее событие. Поддержка, оказываемая ребенку в признании реальности его беспомощности, может, однако, поощрить его также в регрессии к более ранним поведенческим паттернам, – если одновременно не поддерживать его в практике его актуальных умений и способностей.