Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее

Возникает впечатление, что коммунист и христианин поменялись традиционными ролями и сообщениями: первый подчеркивает важность грядущего, которое наступит после смерти индивида, последний – значимость настоящего. Оба апеллируют к человеческому желанию трансцендентного существования. Оба стремятся использовать тревогу смерти как движущую силу для действий в настоящем; один – через надежду и веру в установление коммунизма как царства Божьего, другой – настаивая, что каждый текущий момент открыт в вечность.

С другой стороны, сравнивая наших современников с людьми прежних времен, мы обнаруживаем в каждой эпохе свои вариации в манере озабоченности смертью, но она всегда есть, и нигде нет недостатка в проявлении общих черт. Сравним, например, Паскаля и Сартра. Первый побуждает людей проживать каждый миг как пророческий – делая свободный выбор в направлении избранной цели, – и перестать думать о том, что может случиться после смерти. Второй пишет: «Я не свободен для того, чтобы умереть (как сказал бы Хайдеггер), но я – свободное существо, которое смертно; практика свободы, а не смерти, придает смысл личному существованию» [445] .

Спокойно фиксируя наблюдения или пытаясь беспристрастно объяснить наблюдаемое поведение, мы можем забыть о силе тревоги и страдания, испытываемых мужчинами, женщинами и детьми, кем-то и где-то – ежедневно, в переживании актуальной утраты либо в ожидании близкого конца жизни, своей или другого. «Мироощущение счастливых – совершенно иное, чем несчастных». Каждый человек со временем испытывает оба. В протестантских культурах неконтролируемое выражение того или другого резко осуждается. Избыток каждого из них снижает эффективность производства. Культуры, бичующие выражение горя, тем самым ослабляют сочувствие и чувствительность по отношению к нему. Возможно, при этом они снижают лицемерие, поскольку горе не всегда остро чувствуется, если его требуют социальные правила, а острое и длительное горе может предпочесть оставаться тайным. Но, безусловно, уменьшение чувствительности к горю не способствует в конечном счете возрастанию счастья и может быть источником опасности для цивилизации.

По-видимому, концепция смерти у ребенка становится интеллектуально зрелой тогда, когда слово мертвый определяется логически и физиологически. Но для подростка и взрослого это лишь начало пути осмысления смерти, которую в самом буквальном (медицинском) смысле очень трудно точно определить. Идея смерти находится в непрерывном развитии, – во взаимосвязях с концепциями времени и причины, прояснение которых является задачей философов и физиков, а также с концепцией человека, над которой неизбежно трудится каждый из нас. Взаимозависимость рождения и смертей приобретает новый, зловещий смысл с ростом численности населения во всем мире. Приготовления к защите от крупномасштабной антропогенной катастрофы неотличимы от приготовления самой этой катастрофы; агрессивные и защитные меры слились в одно целое задолго до того, как их уровень достиг теперешней величины.

Единственный оплот человечества против смертности – рождаемость; новая жизнь почерпнет из прошлого возможности свежего восприятия, коммуникации концепций и умозаключений, основанных на феноменах, определенных вне зависимости от нерелевантных культурных контекстов, наконец, – возможности новой организации нескончаемой борьбы человечества за выживание во всех смыслах этого слова.

СООТНОШЕНИЕ МЕЖДУ ОПРЕДЕЛЕНИЕМ ПОНЯТИЯ МЕРТВЫЙ И ВОЗРАСТОМ:

А) ХРОНОЛОГИЧЕСКИМ,

Б) ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫМ, – ОПРЕДЕЛЕННЫМ ПО ТЕСТУ НА ИНТЕЛЛЕКТ TEPMAHA-МЕРРИЛЛА

ТАБЛИЦА А1

Значение понятия «мертвый» в зависимости от возраста и концептуальной категории (Ответы субнормальных детей учтены отдельно и приведены в скобках)

ТАБЛИЦА А2

Значение понятия «мертвый» в зависимости от интеллектуального возраста и концептуальной категории