Пол Коллинз - Даже не ошибка

— Мы только недавно переехали сюда, — объясняю я. — С его последнего обследования прошло еще совсем немного времени, и мы вот обнаружили…

Я теряюсь. Больше сказать, в общем-то, нечего, поскольку с ним не происходит ничего очевидно «не такого».

— О’кей, — говорит доктор. Она начинает задавать нам стандартные вопросы: проведенные по графику прививки, последние перенесенные заболевания; потом обследует его маленькое крепкое тело. Морган игнорирует ее, занятый пуговицей на моей рубашке. Доктор проделывает обычные врачебные манипуляции, и Морган с силой выдергивает ушной зонд, как сделал бы всякий чувствительный ребенок.

— Хорошо слышит? — спрашивает доктор.

— Слышит, когда я разворачиваю на другом конце дома упаковку с чем-нибудь вкусненьким.

— Хм… — она опускает свои записи. — Не обследовали его на предмет задержки развития?

— Что-что? — мы с Дженнифер удивленно смотрим на нее.

— Ваш ребенок ни слова не сказал за последние пять минут. Потом, — доктор отступает на несколько шагов назад, к двери, — он даже не взглянул, когда я вошла, когда я назвала его по имени. Когда потрясла игрушкой.

Она снова дребезжит довольно невыразительной погремушкой.

— Да он очень послушный ребенок, — объясняю я. — Ему до вас просто нет дела. Что в этом такого?

— Морган, — говорит доктор, — хочешь наклейку?

Несколько секунд она держит перед ним мрачную маленькую картинку с плюшевым медведем, затем отступает.

— Даже не взглянул.

Я тоже не стал бы на это смотреть.

— Ну да, он такой, — говорит Дженнифер. — Если он на чем-то сосредоточился, то вы что угодно можете держать в руках и кто угодно может в комнату войти. Он взаимодействует, но только когда ему нравится.

— Это нетипично для его возраста, — настаивает доктор. — Да и с вами-то он не использует речь тоже.

— Он говорит… Ну, как сказать, он зачарован языком. В годик выучил алфавит.

— Неужели?

— Да-да. Сейчас слова читает, фразы.

Дженнифер достает доску для набросков, которую Морган заставляет нас повсюду брать с собой.

— Глядите, — Дженнифер обращается и к врачу, и к Моргану. Рисует на доске гроздь круглых плодов с веточкой и подписывает: «ВИНОГРАД».

— Винаглад! — вопит Морган.

Затем Дженнифер пишет: «АЛМАЗ». Она еще не успевает нарисовать картинку…

— Авмаз!

Я поворачиваюсь к доктору:

— Еще он умеет считать до двадцати.

— И это тоже необычно для двухлетки.

Морган настойчиво тянет мамин палец снова к доске. На этот раз она пишет на ней цифры.

— Он и в обратном порядке умеет считать, — с надеждой в голосе говорит Дженнифер, и я с энтузиазмом киваю, отчаянно ища хотя бы тень одобрения на докторском лице.

Но одобрения нет.

— Ему больше нравятся написанные слова, чем устная речь?

— Да. В смысле, говорить он может. Но предпочитает этого не делать. Он не просит словами, когда ему что-то нужно. Мы стараемся ему подсказывать, но он все равно не делает по-нашему. И при этом повторяет песенки или то, что прочитал в книжках.

— Не применяя это для взаимодействия.

— Ну…

— Тли плюс два…. давно…. пять! — вдруг триумфально объявляет Морган.

— Точно! — я ерошу ему волосы и снова поворачиваюсь к врачихе. — Он и с компьютером может управиться, сам включить.

— А на ваши инструкции при этом не реагирует?

Он считает. Умеет читать.

— А отвечает ли Морган…

— Нет, нет. Пожалуй, нет.

— Хм…

И она снова что-то записывает у себя.

— Он понимает нас, — добавляет Дженнифер. — Мы понимаем его.

— При этом он не социализируется, не пользуется вербальной речью.

— Он и играет с нами, — объясняю я. — Он вообще счастливый ребенок. И умница.

Врач убирает свою авторучку.

— Я полагаю, — говорит она, — вам стоит подумать об обследовании на задержку развития. Возможно когнитивное нарушение.

В результате я чувствую головную боль. Поворачиваюсь к сыну, счастливо проигнорировавшему весь разговор. Он снова увлеченно теребит черный витой шнур от лампы: щелк, щелк, щелк.

К нашему возвращению домой Морган задремал, и я заношу его на руках в комнату прямо в детском автокресле. Мы с Дженнифер, тяжело опустившись на кушетку, смотрим на спящего ребенка. Выглядит он вполне довольным, и при этом… Как это так получилось, что час назад мы уехали из дома со здоровым ребенком, а вернулись — с больным?

— И что теперь? — вздыхаю я.

— Не знаю.

Все стало теперь неожиданно другим: а вот то, как он спит, это ненормально? Смешной звук, который он издает, когда доволен чем-то? Тот факт, что мы не можем добиться от него называния своего имени, и при этом он любит повторять слова за нами? А еще… да нет же, черт возьми, у него нет никаких отклонений. Мы бы заметили. У него… у нас — у нас все было в порядке до сегодняшнего дня.