Гитти Данешвари - Монстры хитрее всех!

– Сладость! Гадость! – окликнула троллей Рошель. – Вот вы где! Мы с Дьюсом вас ждем уже двадцать пять минут! Вы что, забыли, – у вас занятие?

– Кошки! Кошки! – воскликнул Сладость.

– Кошки везде! – завопил Гадость, и эта парочка помчалась вдогонку за проказливым котенком.

– Не очень-то приятное зрелище, а? – пошутил Дьюс, глядя, как Сладость и Гадость ковыляют прочь.

– По крайней мере, так у них есть какие-то физические нагрузки. Если бы только они еще научились у кошек личной гигиене! – вернула шутку Рошель.

– Я бы на это не рассчитывал, – дружески произнес Дьюс и похлопал Рошель по руке, а затем поздоровался с подлетевшей Клео.

Хотя от прикосновения его руки у Рошели до сих пор бежали мурашки по ее холодной гранитной коже, теперь она уже не была настолько без ума от Дьюса, как прежде. Отчасти потому, что девушка поняла: как мистеру Д’Охлику нравится пребывать в унынии, так Дьюсу нравится, что Клео им помыкает.

– Пока, Дьюс. Пока, Клео, – попрощалась Рошель и услышала, как гробофон в ее кармане пискнул. Вытащив его, горгулья застыла, потом нахмурилась и помчалась прочь.

Когда Рошель вернулась в покои Крови и Моркови, Робекка с Венерой валялись на кроватях и читали в блоге Спектры последние слухи о Проказнике. Поскольку послания и кошки продолжали всплывать в различных уголках кампуса, интерес к Проказнику продолжал расти. Ученическая общественность была настолько заинтригована загадочным монстром, что практически позабыла, что до «Фабрики зверств» остались считаные дни.

– Девочки, сегодня День отца! Я бы совсем об этом позабыла, если бы не мой надежный гробофон. Он действительно помогает мне быть организованнее! – радостно объявила Рошель.

– Занятно. Мой гробофон совершенно не помогает мне быть организованнее. Может, мне нужен новый? – задумчиво произнесла Робекка.

– Я просто поверить не могу, что уже День отца. Могу поспорить, что папа сейчас сидит у пруда, по колено в земле, и наслаждается солнышком, – с улыбкой проговорила Венера. – Ничто не сравнится с небольшим фотосинтезом, – добавила она, взяла свой гробофон и принялась звонить домой.

Пока Венера весело болтала с отцом, Рошель осторожно набрала родителей, тщательно следя за тем, чтобы не разбить когтем экран.

Когда уже обе ее подруги принялись радостно общаться с родней, Робекку захлестнуло чувство, которого она не испытывала уже давно – тоска по дому. Она скучала по отцу. Девушка представила себе его доброе лицо, и глаза ей защипало от слез, которые, как и следовало ожидать, превратились в пар. Не желая мешать подругам ни своими слезами, ни паром, Робекка тихонько вышла из комнаты.

Ей ужасно хотелось увидеться с отцом или хотя бы просто ощутить их взаимосвязь, и Робекка отправилась в единственное место здесь, которое напоминало ей о нем, – в катакомбы. Девушка вошла в лифт одна, и когда она задумалась, не стал ли ее отец механическим – что позволило бы ему продолжать жить, хотя и иначе, – из глаз ее безудержно хлынул пар.

Выйдя из лифта, Робекка стерла конденсат со щек и вдруг заметила, что на приветственном плакате половина надписи закрыта паутиной. «Мисс Сью Нами определенно пора как-то решить вопрос с арахнидами», – подумала Робекка. Но затем девушка озадачилась: а почему нигде не видно никаких пауков – одна лишь паутина? Как такое может быть? Может, пауки нашли способ перемещаться по кампусу, оставаясь незамеченными?

Бродя по тускло освещенным туннелям катакомб, Рошель думала обо всем, о чем ей ужасно хотелось бы поговорить с отцом: о вступлении в общество «Кусоловей», о своих подругах, о Монстроликовой команде, и, естественно, о том, что творится в Школе монстров.

Внезапно в нос Робекки ударил сильный запах духов; у нее сразу же перехватило дыхание, а из ушей пошел пар. И отнюдь не потому, что запах был неприятным или был сопряжен с какими-то опасными химикатами. Просто это был знакомый аромат духов мисс Подлётыш, восхитительная смесь благоухания лилии и розы. Но так уж получилось, что этот запах в сознании Робекки накрепко ассоциировался с двуличием и даже в какой-то мере с опасностью, и потому скверно действовал на девушку, особенно когда был таким сильным. Робекка скорчилась у стены рядом с портретом скарижского политика Шарля де Гулля, выполненным флуоресцентной фиолетовой краской. От запаха ей стало почти физически дурно, как будто ей в шестеренки подсыпали песку.