Алена Василевич - Вернисаж

- Плакса-вакса-гуталин! На носу горячий блин! - передразнил я сестрёнку, как и всегда, когда воспитывал её.

- А ты... А ты!..

Но и мне и Натке вдруг надоело ссориться. Мы вместе засели за рисование. Ладно, пусть у неё будет птичка, зато я нарисую картину - зимний лес.

Через пять минут Натка спросила у меня:

- Ты скоро закончишь?

И так потом повторялось без конца: "Ты скоро... Ты скоро..."

Краем глаза я видел, что сама она стирала что-то резинкой, потом рисовала опять кисточкой, потом снова стирала и опять принималась рисовать.

Натка раскраснелась так, что казалось, будто она и щёки раскрасила акварельными красками. И вспотела вся - так старалась.

А у меня...

Я тоже старался. Но мой зимний лес получился таким зелёным и пёстрым, каким он не бывает даже летом. Я взял другой лист бумаги и нарисовал на нём одну-единственную ёлку. Подумаешь!.. Вот ёлка, а рядом нарисую пень, засыпанный снегом. Пень у меня вроде получился. Мне понравилось! Я нарисовал ещё один пень и тоже присыпал снегом. А вокруг - ещё и ещё... Я увлёкся и не заметил, как вышел у меня не зимний, а вырубленный лес...

- Ты скоро нарисуешь? - снова спросила у меня сестрёнка, размахивая своим рисунком над головой, как флагом. - А у меня уже сушится!..

- Скоро, - ответил я, хотя, по правде сказать, не знал, что мне делать со своими пнями дальше.

- У меня ноги не получаются... - пожаловалась Натка. - Может, ты мне нарисуешь ноги, Вовочка?

Ага, когда ей нужны ноги, так я уже и Вовочка!

- Давай сюда! - сказал я.

Интересно всё же, что там она изобразила.

Натка подала мне свой рисунок.

- Вот видишь, всё хорошо, только ноги у меня...

- Ноги у тебя... А что это за птица?

- Голубь.

- Голубь? Какой же это голубь? Это же ворона!

- Сам ты ворона! - накинулась на меня Натка, но тотчас спохватилась: ещё одно оскорбление - и я откажусь пририсовывать ее птице лапки.

- И вовсе не ворона! И вовсе голубь! Как у нашего дяди Коли. Серенький, - ища примирения, заговорила Натка.

- Серенький... А клюв?

Клюв у Наткиного голубя и в самом деле был великоват - длинный и толстый.

- А хвост?

И хвост скорее смахивал на вороний.

- Эх ты, художница! Давай покажу, как рисуют настоящие художники! - И я взял у Натки кисточку.

Р-раз... Д-два-а... Р-раз... Птица встала на небольшие серые лапки. Вот сейчас она сделает несколько торопливых коротеньких шажков.

- Ой, какой красивенький! Какой красивенький! - захлопала в ладоши Натка.

Она до того восхищалась голубем, что меня злость взяла. Нарисовала какую-то ворону, а форсу сколько! Да если б не мои лапки, то взглянуть было бы противно на её голубя...

- Подумаешь, задавака! "Вороне где-то бог послал кусочек сыру..."

Я ждал, что Натка сейчас набросится на меня, будет сердиться и даже заплачет... А она вдруг как засмеётся:

- Ой, как хорошо! Ой, как хорошо! А я не знала, как мне назвать свою картину!.. Ты мне, Вовочка, дорисуешь ёлку - ёлки у тебя вон как хорошо получаются, - сыр я уже сама нарисую!..

И Натка взялась за "сыр"... За мой "сыр": ведь это я ей его подсказал.

А сам я сидел над своим лесом и всё подрисовывал новые пни, засыпанные снегом.

"Вот тебе и зимний лес", - думал я.

Оно, конечно, лучше было бы взять новый лист бумаги и, как говорит наш учитель в школе, поменять тему...

Разделавшись быстро с "сыром", сестрёнка, довольная своей картиной, обратила наконец внимание на мою вырубленную поляну...

- Что это у тебя - одни пни? - Глаза у неё широко распахнулись от удивления, губы вытянулись в трубочку. И вдруг, помолчав, она давай хохотать. Повалилась на диван и катается от смеха. - Ой, помру. Ой, помру!..

- И ничего тут смешного нет, - обиделся я, закрывая свои пеньки чистым листом бумаги. - Думаешь, твоя ворона...

- Знаешь, Вовка... Знаешь, как нужно твою картину назвать? - сквозь смех проговорила Натка.

- Ну как? - не ожидая от неё ничего хорошего, всё же спросил я.

Натка снова упала на диван, заливаясь смехом.

- "Плакала... плакала Саша... как лес вырубали..."

- Натка, ты - гений! - захлопал я в ладоши.

И тут же аккуратно сделал подпись под рисунком: "Плакала Саша, как лес вырубали".

На следующий день мы встретили маму с работы ещё на пороге. Приняли у неё из рук тяжёлую сумку и даже сдержались, не спросили, как обычно: "А что ты нам принесла?"

Мы помогли маме раздеться и торжественно, под руки, повели её в комнату. А там, на самом видном месте, висели в рамках наши рисунки.

Наткин голубь, или "Вороне где-то бог послал кусочек сыру".

И мои пни, или "Плакала Саша, как лес вырубали".