Сюзанна Кулешова - Литейный мост

– А при чем здесь Питер? – Кирилл отвел взгляд.

– Ты же бросаешь его, – прошептала Федя.

– Не говори ерунду! – отмахнулся Кирилл и зашагал дальше.

Через пару шагов он оглянулся. Федя стояла с дурацким выражением лица, словно все еще продолжала говорить какую-то бессмыслицу.

– Что? – Кирилл засунул руки в карманы куртки и попытался развести их, распахнув полы, как крылья. – Пошли. Что ты стоишь? Никого я не бросаю. Питер не собачка. Я и там буду студент из Питера, потом ученый из Питера. Я всегда буду из Питера!

– Но не в Питере! – буркнула Федя, поравнявшись с ним.

– Да что с тобой, черт побери? По-моему, ты перечитала книжек для девочек, – бросил Кирилл.

– Гоголь и Достоевский писали и для мальчиков, – тут же парировала Федя и прикусила язычок, вспомнив, что так и не прочла «Подростка».

– Ну прости, – снова взмахнул «крыльями» Кирилл, словно птенец, готовящийся к перелету. – Мне сейчас и так много чего читать по физике приходится.

– Питер не собака, разумеется, – продолжила Федя. – Но ты же сам говорил, что чувствуешь, какой он живой. Ты же чувствуешь? Скажи!

– Ну живой. Ему, может, по фиг, где я буду. И где ты. И все остальные. Блохи. Собаке даже лучше, если блохи переезжают на другую собаку. – Кирилл попытался засмеяться, но нахмурился, увидев, что в глазах Феди стоят слезы. – Прекрати, а? Ты же не истеричка, как Нюша. Ну что происходит? Что я такого сказал?

– Дело не в тебе, наверное. – Федя изо всех сил старалась не расплакаться. – Знаешь… Можно я скажу, а ты не сразу будешь возражать, ладно? Если даже тебе покажется, что ответ ты уже знаешь. Я скажу и пойду, хорошо? А потом мы снова об этом поговорим, если ты не будешь против.

Кирилл кивнул и стал серьезным. Федя знала: это значило, что можно доверить другу любую мысль.

– Мне кажется, мы все сегодня совершили страшное предательство. Словно нас вербовали враги, а мы не знали этого и согласились, потому что тот, кто вербовал, нам нравится. И мы хотим быть похожими на него. И то, что он говорил, всё вроде бы правильно. А мне гадко, понимаешь? Я молчала и предавала свой Питер.

– Понимаю, – все-таки не выдержал Кирилл. – Это когда у моего отца проблемы начались на работе, потому что стране не нужны стали физики, и он начал пить. И все мамины родственники мне говорили, что мой отец – алкаш, что маме надо бросить его и уехать в Израиль к дяде Зяме. Я тогда тоже со всеми соглашался, потому что папа очень страшный был, злой, как зомби из ужастика. А мама – нет, мама спорила со всеми. Она даже запретила бабушке приходить к нам. А потом отвезла папу в Израиль, и его там вылечили. И он нашел другую работу. Не ту, что хотел, не физика. Не физик он больше! Коммерсант! Но живем прилично. Так что ты и меня пойми. Я здесь – ноль! Сопьюсь или сколюсь. С моей фамилией нужна другая страна, уж прости.

Он повернулся и зашагал в сторону входа в Аничков, а Федя долго еще не могла собраться с мыслями и продолжала диалог с другом про себя.

Она то возражала Кириллу, что время гонения на евреев прошло и сейчас уже все по-другому, то сомневалась в собственных умозаключениях. Ей хотелось крикнуть вслед его спине, исчезнувшей в воротах: «Она же сказала, что мы элита! Значит, мы всё можем изменить! Я не знаю как. Но знаю, что можем!» Но вместо этого Федя топнула в отчаянии ногой и крикнула Невскому проспекту:

– Что делать?!

Прохожие оглянулись, она засмущалась и быстро пошла по направлению к Литейному. Погода портилась: приятный солнечный октябрьский день превращался в промозглый, ветреный и сырой вечер. Феде становилось холодно, она прибавила шагу. Ветер метался, менял направление: то пытался сорвать куртку и нырял за шиворот ледяной лапой, то нахлобучивал неприятный колючий промокший капюшон на самые глаза, так что становилось ничего не видно.

Вдруг кто-то более сильный, чем ветер, резко схватил ее за руку, и она услышала одновременный визг тормозов и грубый мужской голос:

– Жить надоело, дура?! Водителя пожалей!

Мужик, которого она не успела рассмотреть, оттащил ее с проезжей части на тротуар и, тут же отпустив, пошел куда-то по Владимирскому своей дорогой. И тогда Федя испугалась. И даже когда загорелся зеленый сигнал светофора, еще несколько минут не решалась перейти Невский проспект. Ей хотелось немедленно оказаться дома, в любимом бабушкином кресле. А еще лучше – во вчера, с книжкой, заболеть, не ходить сегодня в школу и долго еще не знать, что Кирилл собирается уехать из Питера в Париж – город всеобщей мечты, который она уже почти ненавидела.