Несмотря на маленький рост, Троша был коренастый и жилистый, с длинными перекачанными руками и какими-то слишком взрослыми для четырнадцатилетнего парня кулаками. Прямоугольное лицо он, как нарочно, вытягивал, придавая ему напряженное и враждебное выражение. В бледных голубых глазах всегда сквозила издевка. А на лоб свисали три светлых, каких-то детских завитка. Он их то и дело прятал под капюшон, а они все равно вылезали.
Копанов припечатал высокого Антона к доске, приставил к его горлу острый локоть и что-то угрожающе зашипел.
Изо всей школы одна Ирина Борисовна никак не могла привыкнуть к Троше. Она привстала и негромко, но с беспокойством спросила:
– Мальчики, что у вас случилось?
Трошу это всегда обезоруживало: другие учителя сразу начинали орать.
– Ничего, – буркнул он, отпустил Антона и нехотя скрылся в коридоре.
Антон поправил очки, одернул мятую клетчатую рубашку и виновато на меня посмотрел.
«Опять», – сказала я одними глазами.
Он пожал плечами: мол, ерунда, и ушел.
Мы с Ириной Борисовной переглянулись. Она опустила глаза и, как бы коря себя, качнула головой. Со вздохом собрала изложения в стопку и, выравнивая, постучала по столу.
– Садись ближе, Вер.
Я пересела, и мы достали коробочки с обедом. Мы уже привыкли обедать вместе, и я начинала забывать крикливую очередь за шоколадками в буфет и перекусы в компании Зяблика, вечно заглядывающейся на Щукину с Русаковой.
Ирину Борисовну многие учителя недолюбливали, считая слишком современной. Наверное, потому, что у нее был вкус в одежде и рыжая стрижка с косой челкой. Здо ́рово смотрится, но как-то не по-учительски. В ней не было высокомерной строгости, как, например, у нашей математички Эммы Николаевны, наоборот, она с удовольствием поболтала бы с нами о чем угодно, только нашим девчонкам это было неинтересно.
К ней относились с подозрением еще и потому, что она была не как все. В тридцать девять лет ни семьи, ни детей, из домочадцев только французский бульдог, по кличке Пуаро, переехала к нам из крупного города, а почему – неизвестно. Ну кто поедет из миллионника в такую глушь? Никто о ней толком ничего не знал – вот и додумывали всякую ерунду.
Говорили, что из института, где она преподавала литературу, ее «попросили» из-за скандала личного характера: якобы она пыталась увести из семьи какого-то профессора. А Татьяна Юрьевна, Зябликина бабушка-завуч, сочинила историю в духе Анны Карениной: мол, Ирина Борисовна сбежала из семьи к молодому любовнику, который ее, разумеется, тут же бросил, и она, не выдержав позора, спряталась в нашем городишке. Ну-ну, еще чуть-чуть – и под поезд кинется.
Я же не видела в переезде Ирины Борисовны ничего удивительного: почему бы учительнице литературы не поселиться в городе, где давным-давно жила ее любимая писательница? К тому же Ирина Борисовна много лет сотрудничала с домом-музеем Веры Варламовой и написала о ней много статей.
Если кто-то и слышал про наш город, то только благодаря Вере Варламовой. И хотя бо ́льшую часть жизни она прожила в Петербурге (переводила и писала сказки, основала школу для девочек, выпускала первую газету для девиц «Серебряные чернила», была знакома с Пушкиным и Жуковским, которые хвалили ее переводы), каждое лето возвращалась домой. В ее честь наш город даже переименовали в Варламов.
Портрет Веры Варламовой висел в кабинете русского языка и литературы. У нее был крупный нос, большие скулы, грубые мужские черты. Она больше походила на угрюмого мясника, чем на детскую писательницу. Но стоило прочитать ее сказки и повести, как она сразу переставала казаться насупившейся, сердитой и недовольной, просто выглядела задумчивой и погруженной в себя. Внутри же у нее творилось гораздо больше интересного, чем снаружи.
Мое лицо тоже казалось злым, когда я глубоко задумывалась, Зяблик мне про это постоянно говорила.
Вера – самое популярное имя в нашем городе. Только в моем классе было три Веры, но мне нравилось, что меня назвали в честь Веры Варламовой. Я ведь тоже писала рассказы и сказки. Правда, кроме бабушки и Ирины Борисовны, никому их не показывала.
Недавно я начала повесть о бедной девушке Маргарите, которая нанимается служанкой к богатой вдове, чтобы спасти от нищеты свою семью. А вдова оказалась ведьмой.
За обедом мы с Ириной Борисовной как раз обсуждали первую главу. Она показала мне свои пометки: кое-где проскакивали повторы, некоторые предложения были тяжеловаты, и смысл терялся под завалом слов. Такие вещи Ирина Борисовна видела сразу, как будто они были выделены маркером.
Читать дальше