Марк Олейник - КриБ,или Красное и белое в жизни тайного пионера Вити Молоткова

Маму зовут Елена – ей очень идет это имя. Оно сияет на ней, как новенькая этикетка. Я вообще думаю, что мама никогда не постареет. Это у меня будет седая борода, а она останется все такой же.

Папа и мама очень подходят друг другу. Он – невысокий, коренастый, с большим животом, но не рыхлым, а твердым, будто бронированным. Голова у папы квадратная и немного лысая, а нос и уши большие, так что он немного похож на очень энергичного слона. Это я не критикую его внешность, а пытаюсь описать ее так, чтобы вы могли представить моего папу наилучшим образом.

Мама стройная, как я уже сказал, и высокая. Никто не знает, о чем она думает. Она похожа на Аленушку, которая ждала-ждала Иванушку, а потом просто забыла, зачем вообще тут сидит. Мама, получается, как лед и камень, а папа – волна и пламень. Они дополняют друг друга, и это отмечают все.

Мы с Кларой еще не успели до конца оклеить стены звездами, а уже стали появляться первые гости, что я лично считаю свинством. Может быть, потому, что самый первый гость всегда приходит еще до того, как Дуня накроет на стол. А может, про свинство я думаю потому, что гость этот кажется мне похожим на свинью.

Я знаю, так думать нельзя, тем более что это папин ближайший, как он говорит, «соратник», его заместитель на заводе, а заодно и парторг. Когда я услышал это слово впервые, то сразу представил себе продавца, который торгует парами обуви. Теперь-то я уже знаю, что он на папином заводе главный коммунист, «партийный организатор», а не лавочник. Зовут это чудо Климент Серпов. Если вы думаете, что таких имен в наше время не бывает, то готов поспорить на щелбан. Я уже спорил с пятью одноклассниками, они тоже не очень верили, можете у них спросить, умею ли я эти самые щелбаны бить.

Мама проводила Серпова в папин кабинет, куда можно попасть из большой комнаты, и я наклеил последнюю звезду в тот самый момент, когда дверь за ним закрылась. Закрылась, но не до конца, и я случайно стал подслушивать.

– Владимир, – начал Серпов.

Да, забыл сказать, что зовут моего папу Владимир, хотя теперь вы это и без меня знаете. А полностью – Владимир Ильич.

– Владимир, – Серпов со скрипом уселся в кресло. И это не кресло скрипело, а он сам. – Я должен сказать тебе правду. Лучше всего тебе на время уехать. Положение сам знаешь какое.

– Что? – папа начал ходить по комнате, и полы стали немного дрожать: весит папа больше ста килограммов. – Так плохо? Так опасно?

– По-пролетарски скажу… – и на этом месте дверь закрылась.

– Что? – язвительно сверкнула глазками-булавками Клара. – Не удалось подслушать?

Мне оставалось только промолчать, потому что подслушать действительно не удалось.

За закрытой дверью папа и товарищ Климент – он настаивает, чтобы именно так его называли, – провели полчаса. За это время Дуня умудрилась соорудить стол человек на тридцать-сорок – меньше у нас в этот день не бывает. Мы помогали, конечно.

День особенный, поэтому и блюда на столе особенные, со смыслом. Преобладать должен красный цвет, так что избежать винегрета, багрового заливного, селедки под шубой, красной рыбы и икры – тоже, понятно, красной – никак невозможно. Подается все это в красной посуде, а главное блюдо, тушенная в помидорах баранина с красным перцем, помещается в центр стола в отлитой на заказ большущей емкости в виде красной звезды.

Несложно догадаться, что взрослые пьют клюквенную и красное вино. Мне и остальным детям и недорослям полагается малиновый морс.

Мне нравится, когда приходит столько гостей, я был бы даже не против, чтобы они пожили у нас немного, заняли лишнюю площадь. Постепенно стало шумно, появились посторонние запахи, ведь каждый из гостей принес свой, – в общем, получилось радостно и от всеобщего мельтешения приятно рябило в глазах.

Наконец из кабинета вышел Серпов, и его приветствовали собравшиеся – в основном папины «коллеги, единомышленники, соратники», ну и, конечно, подчиненные. Попробовали бы они не любить папиного заместителя, не говоря уже о самом папе.

Мама вышла к столу в красном платье, и ее тоже поприветствовали. Папа в кумачовом галстуке сорвал ожидаемый аплодисмент и приготовился говорить речь. Потом все остальные тоже будут говорить и поздравлять, но начинать есть можно только после папиных слов.

– Товарищи! – сказал он, вставая. – Разрешите в этот особенный для всех нас день поздравить вас с годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции! Ура, товарищи!