Марк Твен - Принц и Нищий. Перевод Алексея Козлова

Здесь он первые огляделся, и не понял, где находится. Он был в Лондоне – это все, что ему было понятно. Он двинулся дальше, бесцельно, куда придётся, и скоро дома поредели, стали беднее и меньше, а прохожие попадались теперь так редко, что казалось, тут никто не живёт. Он вымыл свои кровоточащие ноги в ручье, который тёк на том месте, где теперь находится Фаррингтон-Стрит, и ему даже удалось отдохнуть несколько мгновений, затем он пошел ещё дальше и вдруг вышел на большой выгон, на котором стояло несколько хаотически разбросанных домов, и потрясающая по красоте и размеру церковь. Он сразу узнал эту церковь. Она была вся в строительных лесах, везде сновали рои рабочих, уже оканчивавших большой ремонт. Принц сразу почувствовал, что теперь его так неожиданно начавшиеся проблемы должны благополучно закончиться. Он сказал себе:

«Это древняя церковь Седых Монахов, которую царь мой отец изъял у них и отдал для бедных и брошенных детей, а её новое имя – это Церковь Христа. С радостью они будут служить сыну того, кто так великодушно оделил их, – и тем более, что этот сын сам теперь беден и страждет, как любой, кто был спасён здесь когда-либо».

Он сам не понял, как очутился посреди толпы мальчиков, которые бегали, прыгали, играли в мяч и салочки, все они были сами по себе, и страшно шумели и кричали. Все они были одеты одинаково, по моде, которая царила в то время в среде слуг и подмастерьев. У каждого на макушке была плоская черная кепка размером с блюдце, крайне неудобная из-за её очень мизерного размера, из-под неё волосы падали до середины лба, канцелярского вида воротник на шее, хорошо подогнанное синее платье до колен или ниже с широкими и длинными рукавами, широкий красный пояс, яркие желтые чулки с подвязками выше колен, и чёрные туфли с большими металлическими пряжками. Надо сказать, что костюм этот был довольно уродлив.

Мальчики остановили игру и стеклись к принцу, который сказал с природным достоинством:

– Добродетельные отроки, скажите своему господину, что Эдвард Принц Уэльский желает с ним поговорить!

Мгновенно поднялся громкий гвалт, и один грубого вида парень сказал:

– Лопни мои глаза, так ты посланник королевской милости, подонок?

Лицо принца вспыхнуло от гнева, и его рука потянулась к бедру, но там ничего не было. Послышался бурный смех, и один подросток сказал:

– Смотрите-ка! Ему показалось, что у него клинок, а он сам – принц!

Эта шутка вызвала ещё больше смеха. Бедный Эдуард гордо встал и сказал:

– Да! Я принц! И тебе будет плохо, если ты, питающийся щедротами моего отца, будешь вести себя со мной столь надменно и дерзко!

Это было так прикольно, так смешно, что заржали все. Молодой человек, который первым заговорил, кричал с хохотом своим товарищам:

– Эй вы, грязные свиньи, мутные рабы, нахлебники его высокородия папаши, нижайшие приживалы его монаршей низости, и куда подевались ваши благомордые бараньи манеры? На колени, мерзкие подонки его величества, вы, знатные королевские отребья, клонитесь скорее перед его всемилостивейшей тушей и грязными монаршьими лохмотьями!

В неистовом веселье они рухнули на колени и принялись ползать, лобызать ноги и биться головами о землю, всячески издеваясь над своей беззащитной добычей. Принц повернулся к самому большому наглецу, изо всей силы пнул его ногой и закричал злобно:

– Получай, негодяй, это мой задаток на сегодня, а завтра я вздёрну тебя на рее!

Ах, ну так это была уже не шутка! Так бедняки не шутят! Смех улетучился в одно мгновение, и его сменила дикая ярость. Десяток голосов звучал одновременно:

– Хай! Тащи его! В конский пруд! Туда его! Скорее! В конский пруд! Где псы? Лев, пошёл! Рви его! Вот он! Возьми его, Клык! Держите крепко, а не то уйдёт! Вот гнида! Фас!

Затем последовала такая сцена, которой раньше никогда не привелось видеть святой Англии – священная персона юного престолонаследника была грубо попрана плебейскими кулаками и башмаками, и едва не разорвана на куски огромными злыми псами. Только быстрые ноги помогли ему спастись. В ту же ночь, когда утро уже начинало озарять город, принц оказался далеко внизу, в тесно застроенном хибарами логу. Его тело было всё в ушибах, его руки болели и кровоточили, а изорванные тряпки были сплошь покрыты пылью и грязью. Он бродил по улицам бесцельно, едва волоча ноги, всё больше теряя самообладание и мужество, и в конце концов упал в обморок от усталости. Он уже отчаялся спрашивать кого-либо, это они приводило только к оскорблениям и брани, а узнать что-либо от них было просто невозможно. Он продолжал бормотать про себя: