Владимир Леонов - Мой ломтик счастья. Издание второе, дополненное

Твое сердце верило в чудеса, оно жило по своим детским законам. что счастье приходит к каждому, и не обязательно в хорошую погоду, но обязательно вдруг. только наберись терпенья.

Ведь только счастье и любовь хранят и двигают жизнь.

Каково было мое предназначение? Зачем я пришел в этот мир? К чему стремимся мы в этом мире? Только есть? Гулять? Играть? Или… Я понял, я узнал, ты убедил меня в этом. делать приятным, нет, нет, делать счастливым твое пребывание на земле. И взамен ничего не требовать. Вот как точно: я поменял свою свободу на право называться твоим другом, твоим счастьем.

Я знаю, ты всегда будешь помнить обо мне, а я всегда буду слышать твои шаги, чувствовать звуки твоего щедрого сердца и видеть твои добрые глаза. там, в мерцающей тишине заснувшего Неба. Пусть яркая звезда всегда освещает твой Путь и все твои Дороги.

Ты всегда будешь рад, что в этом мире знал меня. Я буду вспоминать тебя, чтобы ты не грустил. А когда тебе захочется улыбнуться, ты посмотришь на небо и скажешь себе: «Там живет мой Дымок, он дарил мне аромат счастья и освещал мою жизнь. Он учил меня верить и ждать, уметь прощать и думать только о хорошем».

В нашей деревне ко мне прочно приклеилось неизвестно откуда взявшееся прозвище Вовка-морковка, а некоторые ребята, чтобы еще сильнее подразнить, добавляли: «…и красный арбуз». Вот и получалась обидная для меня кличка – Вовка-морковка, красный арбуз. Не мальчик, а прямо фрукт какой-то, вернее, овощной гибрид. Было мне десять лет, в школе учился хорошо, и учительница всегда ставила меня в пример, вот только с друзьями у меня как-то не ладилось. Чуть что, сразу – Вовка-морковка.

Одному, конечно, невесело. Так выходило, что все свое свободное время я проводил в нашем дворе. То дрова рубил, то сметану в масло сбивал. Просил папу хотя бы собаку мне подарить, все не так скучно было бы, но он только искоса посматривал на меня, хитро улыбался и отмалчивался.

Был у нас свой домик с теплой печкой-лежанкой, рядом огород, а во дворе, огороженном забором из старых в трещинах досок, какой только живности не водилось! Я очень любил наблюдать за жизнью этого шумного хозяйства.

В лужах на солнышке грелись два розовощеких поросенка, изредка похрюкивая и переворачиваясь с боку на бок. В хлеву мирно жили корова Маша с толстыми боками и нежная телочка Соня. По-хозяйски неспешно расхаживали по двору, ковыляя на своих коротких ножках, важные гуси. А еще частенько устраивали бои драчливые индюки, распуская веером хвосты и задиристо наскакивая друг на друга. Этих воинственных забияк я боялся, как черт ладана, и, заслышав их возмущенный клекот, тут же старался отбежать на безопасное расстояние. Мало ли что!

Ну и, конечно, куры, которых было великое множество, вечно голодные, очень шустрые и разноцветные: серые с темными пятнышками и черные с белесыми нитками, коричнево-желтые, белые и даже ярко-красные – от этой пестроты у меня порой начинало рябить в глазах.

Как только я выходил во двор с ведерком зерна, на меня обрушивался целый разноголосый оркестр самых разнообразных звуков. Куры поднимали такой галдеж, что собаки в соседних дворах пугливо поджимали хвосты и исчезали на всякий случай (береженого бог бережет!) в своих покосившихся будках. Со всех уголков двора они стремглав неслись на мой зов, вытянув шеи и не разбирая дороги. А потому теснили друг друга, наступали на лапы рядом бежавших. Нередко слабых сбивали с ног и подминали под себя. Шум, топот, да еще пыль поднималась клубами, как дым из печки.

Заблаговременно опрокинув этой голодной ораве ведро с пшеном, я пулей взлетал на самую высокую ступень крыльца – хорошо запомнил, как однажды попутно вместе с зерном куры начали клевать мои босые ноги. Словно крупный град прошелся по пальцам, раны потом еще долго не заживали.

Вот и в этот солнечный летний день, предусмотрительно заняв безопасную позицию на крыльце, я с любопытством наблюдал, как полчища ненасытных птиц подхватывали своими крепкими клювами последние зерна, рассыпанные по земле.

Как вдруг щелкнула щеколда, калитка с дребезжанием и скрипом не смазанных петель распахнулась, и во двор вбежала собака. Невысокого роста, с короткой серой шерстью, местами облезлой и с подпалинами, с кривыми, широко расставленными лапами. Словом, так себе собака, ничего особенного. Среди других собак я бы ее не выделил – красотой не блистала, это уж точно.

Но какой же она была веселой и дружелюбной! В хитрых черных глазах светилась смешинка, длинный розовый язык забавно свисал набок, а куцый и почему-то совсем голый хвост крутился быстро-быстро, как юла.