Дэн Гемайнхарт - Койот Санрайз. Невероятная гонка на школьном автобусе

Девочку звали Фиона, и хотя она посмотрела на меня пристально, узнав, что я живу под именем Койот, в остальном она не придала моему имени большого значения – а это верный знак, что человек передо мной хороший.

Мы провели день в основном на стоянке ее семьи: играли с Айваном, сравнивали, кто какие книги любит, и отмахивались от ее младших братьев.

Семья Фионы состояла из ее мамы, ее папы, нее самой и двух ее младших братьев, Алекса и Эйвери – немного надоедливых, но в основном милых, а насчет сосисок из тофу Фиона оказалась права: если хорошенько полить их кетчупом, вкус очень даже ничего.

После обеда папа повел мальчиков к озеру – выплеснуть энергию, и мы с Фионой остались за столом вдвоем – сидели и разговаривали. Мама Фионы хлопотала рядом – прибиралась на стоянке, время от времени вмешиваясь в разговор. У меня появилось ощущение, что я в кругу семьи. Как будто они мне – сестра и мама. И мне это нравилось. В тот момент я ни за что не созналась бы, что у меня появилось такое ощущение и что мне оно нравится, но правда есть правда.

Мы с Фионой болтали в основном о книгах, но поговорили и на другие важные темы: самая любимая пицца, самые противные песни на радио и политика национального масштаба. Айван шебуршился вокруг – вынюхивал, чего бы поесть, и бил лапой по всему, что попадалось на глаза.

Я прекрасно проводила время, пока Фиона не зевнула во весь рот и не проворчала:

– Ой, что-то я вымоталась. Когда мы ночуем в кемпингах, Эйвери и Алекс делают вид, что боятся темноты, а вчера чуть ли не всю ночь спали с включенным фонариком. Меня это бесит.

– Ой, не говори, сама знаю, – сказала я, оттаскивая Айвана от пачки зефира, которую он обнюхивал. Наверно, Фиона и ее родные распространяли вокруг себя такую безмятежную семейную ауру, что я размякла и, не подумав, продолжила: – Мои сестры никогда не выключали свет в коридоре, и…

И тут я взяла себя в руки. Сразу же умолкла, соображая, как побыстрее сменить тему. Но было поздно.

– А я и не знала, что у тебя есть сестры! – вмешалась, заулыбавшись, мать Фионы. – Они тоже приехали с вами в кемпинг?

– Нет, мэм, – сказала я шепотом, покосившись на нашу стоянку. Крепко прижала к себе Айвана, поцеловала его между ушей и только потом выпустила.

– А где же они?

Я проглотила подступивший к горлу комок. Посмотрела в сторону Родео и нашего автобуса. Я знала, что отвечать не надо. Знала, что надо придумать какую-то отговорку и изящно смыться. Но Родео никак не мог услышать то, что я здесь говорю. А мне, возможно, не хотелось расставаться с новой подругой и ее доброй мамой. Разве это плохо с моей стороны?

И я ответила ей. Ответила правдиво. Но прозвучало это сбивчиво. И все равно шепотом:

– Они… они умерли, мэм. Погибли пять лет назад, в автокатастрофе.

Я почувствовала на себе взгляды Фионы и ее мамы, но не спускала глаз с Айвана, ждала, пока вечер вернется в прежнее тихое, спокойное, нормальное русло. Брось, Койот, не дури – ничего в нормальное русло не вер‐ нется.

– О господи. Ох… прими мои соболезнования. Какой ужас. Просто… ужас.

Я хотела сказать что-нибудь беззаботное и светлое, даже рот раскрыла, но – а со мной такое редко случается – не нашлась что сказать.

Увидела боковым зрением, что мама Фионы положила дочери руки на плечи, прижала ее к себе, приобняв со спины, и от этого жеста у меня защемило сердце – как-то непривычно защемило.

– Даже вообразить не могу, – сказала мама Фионы срывающимся голосом. – Если с Фионой или мальчиками когда-нибудь что-то случится, я просто… В общем, даже не знаю. Не могу вообразить, как твоя мать перенесла такую утрату.

Я щелкнула по комку фольги, и он покатился по столу. Айван стремглав бросился за ним в погоню. Я не поднимала глаз – смотрела только на Айвана:

– Ну, значит, ей, наверно, повезло, мэм. Она тоже погибла в той аварии, и ничего ей переносить не пришлось. Наверно, все горе досталось мне и папе.

Снова воцарилась тишина, неловкая, тяжелая. Хоть бы Фиона что-нибудь сказала. Я чувствовала, что она, онемев, неотрывно смотрит на меня, и мне это не понравилось.

Я не сломлена горем. Я вообще не ранимая. И точка.

Наконец я сумела проглотить все чувства, которые застряли у меня в горле.

Я подняла голову, взглянула на Фиону – дерзкая, готовая на все – и ослепительно улыбнулась ей:

– Слушай, а хочешь, посмотрим нашу стоянку?

Фиона сидела, закусив губу, но подняла брови и кивнула – мол, охотно.

– А где стоянка твоей семьи, милая? – спросила ее мама, и голос у нее совершенно изменился, звучал совсем не так, как весь день, и я почувствовала, что надо смываться, убраться подальше от ее осторожного тона и сочувственных глаз.