Evgenii Shan - Лесные повести

Тропа была знакомой, мы уже не раз по ней взбирались к кедрачам, обходили эти угодья в поисках маралов. Стреляли здесь глухарей, встречали и медведя часто. По этой тропе старожилы двух посёлков в конце лета ходили в вершину Абакана рыбачить. Пахло прелыми травами, которые уже выспели и умирали, редко перепархивали дрозды. Только они да рябчики с глухарями оставались в тайге на долгую зиму. Даже треска кедровок не слышно, эти тоже сейчас заняты заготовкой ореха. Изредка падает шишка рядом, чуть траченная клювом птицы-лесника. Кедровка готовит орех только отборный, шишку выбирает самую лучшую. Прячет орешков столько, что самой и не съесть. Весной этот орех всходит молодыми кедровыми сеянцами. А трещит эта птица только предупреждая об опасности. Ни я, ни мой конь опасности никакой не представляли, молчат кедровки, трудятся. Назавтра и мы все начинаем работать в лесу, вот-вот начнётся страда. Тушкин – ветер сшибающий шишку. Так и случилось.

Мы проснулись от дикого воя ветра в вершинах, треска ломающихся сучьев где-то. Ветер носился порывами по гриве, трепал деревья и кусты, крутил низкие тучи. Луны не было, кромешная тьма и вой ветра. Похолодало. Под утро ветер утих, мы уснули в своём старом балагане из веток, укрытых полиэтиленом. Проснулись уже от холода. Падал хлопьями снег. Всё пространство под могучими кедрами было усыпано шишками, и они продолжали падать. Сырые, тяжёлые, под воздействием малейшего ветерка. А ветерок начинался поздним утром и переставал к обеду. Через два дня поднявшееся солнце растопило остатки снега в тени кустов, открыло остатки несобранного ореха. Большая отгороженная запань в корнях кедра рядом с балаганом была полна. Валерка привёз машинку для переработки ореха, и дело пошло к своему логичному завершению. Вывозить будем обработанный орех, как тут и принято всегда. К чему мусор перетаскивать. Откидывать орех будем уже дома в посёлке.

По окончании работ по переработке шишки навьючили орех на коня первую партию, да и отца домой отправили с Олегом. Ему ж надо в бане помыться после недельного таёжного житья. Сами же решили подняться до перевала, посмотреть на Саяны. Альпийские луга, такие знакомые по экспедициям открылись взору под синим осенним небом. Трава уже придавлена снегом, только торчат головки сиреневые Левзеи – маральего корня. Кедры низкие, луга покосами разбегаются по ложкам. Видно далеко в прозрачном воздухе, множество хребтов. Где-то там далеко Енисей, моя родина. Хочется вернуться сюда зимой, по первым снегам. Соболя тут много. Прохладно здесь, уже осень в своих правах, хоть и трава полеглая зелена, темнохвойники не выдают яркости красок, нет тут осин с рябинами. Даже в тенёчке кое-где и снег не растаял. Накопал немного корешков, налюбовался приземистыми кедрами с широкими кронами, да и назад к стану. Вернусь ещё.

А ближе к осени уже посыпали дожди, которые на перевалах снегом оборачиваются. Не позднее середины сентября снег закрывает эти гривы, перевалы. Садринский и Албасинскую тропу. Бёжа в снегу. Два Аталыка, большой и малый, шапки свои обновили, сверкают на горизонте. От такого простора легко на сердце.

Зима подкрадывается всегда незаметно. Всё чаще начинает лететь снег, хлопья его ложатся на серую холодную воду, и вот уже не тают, а ледяными комочками плывут и соединяются друг с другом. Начинается на реке и речках шуга. Шуга облепляет прибрежные камушки, а на горных малых речках покрывает всё дно салом. Речка в последних усилиях набухает, поднимает свой уровень, пытается вырваться из неизбежных ледовых объятий. Просыпаешься наутро. Тишина. Снег летит медленно, кружится, ложиться на пихтовые лапы, на траву. Светло. А речка замерла, стянутая тонким ледком. Лишь кое-где на перекатах еще виднеются полыньи с черной бурлящей водой, но скоро затягиваются и они. Зима.

В один из таких дней я выпросил отпуск наконец у главного лесничего, засобирался на охоту. Базироваться должен был в тестя избушке. Долго ждал машины, которая пришла только после обеда. Закинул все свои вещи на Тюстей и вышел домой за боеприпасом, чтоб уже уйти в тайгу окончательно и надолго. Мишка и Гришка Паршуковы ушли на Яман-Садру без меня, хотя просили проводить. Нашли дорогу туда сами. Я остался в этом урочище один. Вот тогда-то и прихватила речки шуга, сделала невозможным броды и переходы, сделало невозможно капканный промысел на норку, а мокрый снег по тайге усложнял охоту с собакой. Он набивался между пальцами, нависал длинными сосульками на шерсти. Собака при каждом удобном случае, на каждом перекуре, выкусывает эти ледышки из лап и тут же сворачивается калачиком под деревом, чтоб отдохнуть. А снег всё валит и валит. Засыпает тайгу, ложиться тяжёлым грузом на ветви деревьев, на колодины, что перегораживают проход, увеличивает их высоту. На почве снежное одеяло еще подтаивает и садится, а на колодине лежит высокой шапкой, становится преградой для каждого путешественника. Падают снежные шапки при каждом неосторожном движении за шиворот, на голову, вызывая досаду. Мороз ждёшь уже, как облегчение. Вот тогда можно и лыжи надеть, и путики бить начинать. Да может и с собакой еще походить, доколь не убродно. А пока остаёшься отрезанным от выхода неокрепшим ледком на речке. Бросишь камень по настильной траектории, он скачет по тонкому вибрирующему льду и звенит. Звенит всё вокруг фантастическим звуком, от которого даже небо чуть приподнимается.