Любовь Черенкова - Приключения Евангелины

– Милка, ты чего отстаёшь? – кричала моя подруга Весняна. – Или козой хочешь прослыть?

«Козой» обычно дразнили тех, кто отставал. Меня ни разу ещё не дразнили: с серпом управлялась всегда ловко. Вот пироги печь или прясть – такие чисто женские занятия получались с горем пополам.

– И как ты такой непряхой можешь быть? – удивлялась Олеля. – Кто тебя замуж-то возьмёт? Приданое даже не сошьёшь толком.

Неприятно было слышать про себя такие слова. Да что возразишь на правду? Про приданое Олеля Стояновна заговорила потому, что жениха уже мне присмотрела. Гудим, конечно, симпатичный парень, да и на меня засматривался. А как он играл на свирели – лучше всех в селении! Девчата мне завидовали. А чему было завидовать-то? Я не то что за Гудима – вообще замуж пока не хотела. В славницах [3] Девушка, достигшая брачного возраста. хотела ещё походить.

– Останешься в девках, – недовольно ворчала Олеля.

Она-то, понятно, хотела меня в дом мужа спровадить. Но что же я, за первого встречного пойду? Я и так чувствовала, что долго у неё не задержусь. Так оно и вышло.

А произошло всё это как раз после похорон мух. [4] Восточнославянский обряд проводного типа, совершаемый в период от дня Семёна Летопроводца (1/14.IX) до Покрова (1/14.X). Часто обряд похорон мух, комаров или тараканов принимал шуточный характер или пародировал поведение кого-либо из жителей села. Похороны мух воспроизводили и вышучивали настоящие похороны: мнимого покойника отпевали и поминали, используя обороты похоронного причта, панихиды и псалмов. Обычай хоронить осенью мух и тараканов был известен во всех регионах России. Он мотивирован представлениями о связи насекомых с душами умерших родственников и персонажами низшей демонологии. Напекли блины – сели мух поминать, как вдруг…

– Первак Храбрович, странник к нам пожаловал – монах пришлый. – В хату зашёл Ждан, лучший наш кузнец. – Просится отдохнуть с пути, переночевать.

Старейшина вышел из дома. На улице уже стал собираться народ – не часто к нам захаживают незнакомцы.

– Кто ты будешь? – Первак Храбрович завёл разговор с монахом.

– Я странствующий монах, держу путь в Рязань. Пустите отдохнуть, люди добрые, а я помолюсь за вас.

– У тебя свой бог, а у нас свой, мы молимся другим богам, – резко ответил старейшина, однако переночевать оставил. Ох, как же он потом жалел об этом поступке! Но сделанного не воротишь.

Отец Арсений оказался очень весёлым, дружелюбным, а не суровым и неразговорчивым, как я себе раньше почему-то представляла монахов. После того как великому князю вздумалось крестить Русь в новую веру, мы стали жить ещё обособленнее. И в город ездили совсем редко – по большой нужде только. И очень осторожно. Оно и верно – хлопот потом не оберёшься. И как это Первак Храбрович решился оставить монаха? Видно было, терзали старейшину сомнения, но как не помочь человеку?

Отец Арсений у нас только ночку ночевал, но после этого неожиданного знакомства моя судьба пошла совершенно по другому пути.

Селяне не спешили вступать в разговор с пришлым монахом. Да и старейшина запретил: нечего, смущаться только.

А вот я не из пугливых была. Хоть и видела недовольство Первака Храбровича, да вот только любопытная была не в меру. У отца Арсения были такие чистые, добрые глаза. Говорил он больше о странствиях своих, о новостях городских.

– Расскажите мне о своём Боге, – попросила я его.

Ох и влетит мне от старейшины, если узнает, что сама напросилась! Но вроде все были заняты своими делами, нас никто не мог услышать. И зачем я спросила? А отец Арсений улыбнулся и как-то странно на меня посмотрел.

– Что-то не так? – почему-то смутилась я.

– Да нет, просто слышал, что ты местная ведунья.

– Это бабка Казимира у нас ведунья, да и Прозор, а мне родители погибшие помогают узнавать волю богов.

– Бабка Казимира – это та, что ходит всё тут кругами, косится на меня и колосьями в мою сторону помахивает?

– Ага. Это последний сноп, она его из красного угла взяла. Видимо, использует как оберег от злых духов.

Мы рассмеялись. А потом отец Арсений спросил:

– Ты часто общаешься со своими родителями?

– Нет, только в определённые моменты, когда границы между миром живых и миром мёртвых открыты. Будущее на этом свете является прошлым на том.

Монах немного помолчал, затем начал говорить о своей вере. И вот как легко он рассказывал о своём путешествии, так же просто поведал о своём боге. Я даже вопросы не задавала: чувствовала, что-то изменяется, и мне нужно всё осмыслить самой, потом уже.