Соня Саарви - Я ищу Новый год

– Секретно! – надулась Лёка. – И никому не покажем до Нового года, – Лёка сверкнула глазами. – Даже Настьке.

– Так же интереснее! – сказала мама.

Лёка немного подумала и согласилась.

– Это будет тёте Эмме, – зашептала она, и я вернулась к своим картинкам.

А утром мы заболели. Делать ничего не получалось. Мы тихо валялись под одеялами, глотали таблетки, дышали сосновыми почками и пили малиновый чай. Мама с бабулей говорили, что по школе «ходит простуда», а мне простуда представлялась хмурой худой тёткой в белом халате. Она ходила туда-сюда по нашим школьным коридорам и пахла лекарствами. Дышать было больно. Только на четвёртый день мне захотелось просто так выбраться из-под одеяла. Мама была на работе. Бабуля налепила на меня перцовый пластырь, велела хорошо себя вести и ушла в магазин.

Под внимательным Лёкиным взглядом я откинула своё одеяло и осторожно встала босыми ногами на пол. Голова почти не кружилась. Я сделала шажок от кровати, потом ещё один, представляя, что это я отчаливаю от берега в море. Рыжий вислоухий морской котик с любопытством глядел на меня, обвив лапы совсем не морским хвостом.

– Настя. Тебе что бабуля сказала, – строго пробурчала Лёка из-за своего одеяла.

– Я сейчас. Только быстренько, и сразу вернусь. – Сказала я и закашляла. Голос был хриплый.

Вернулась я с этюдником, картонкой, бархатной бумагой и книжкой про Маугли. Тогда Лёка попросила принести ей «ту красную папку с завязочками, ножницы, и клей». И вскоре сосредоточенно засопела над своими подарками. Я тоже приступила к работе. Для мамы у меня была ёлочка посреди ночного зимнего леса. Основа давно высохла, и я стала рисовать разноцветные шары и фонарики. Потом наметила бусы и стала обводить украшения прозрачным желтоватым свечением. И по крошечной точке белил на каждый огонёк или шарик! Картинка ожила. Мне уже не терпелось поделиться с кем-нибудь. Да хотя бы и с Лёкой. Но тогда получится, что я сама первая не утерпела. Было как-то неловко начинать разговор. Как вдруг Лёка сипло сказала:

– На-астя-а.

– Чего?

– А давай подарки посмотрим? – Настала тишина. Я сказала:

– Это же секрет.

– А мы наши, которые нам, не будем показывать. Ну дава-ай.

Тогда я взяла все открытки, которые были готовы, – кроме Лёкиной, разумеется, – осторожно прихватила за края мамину, с ёлочкой, и перелезла к Лёке на кровать. Лека сказала «ух» и тут же принялась обезьянничать: «а для тёти Нины я сделаю ёлочку, а для мамы – ветку с шариками…» Раньше меня это злило, а теперь почему-то нет. Наоборот, я сама с удовольствием разглядывала Лёкины подарки. И какая-нибудь простая-препростая принцесса в кривом платье нравилась мне гораздо больше, чем мои собственные изысканные картинки. Как будто Новый Год именно тут и есть, в её простых первоклашкиных поделках.

Дверь морозно хлопает. Деревянный стук и пружинный скрип исчезают не сразу. Как будто на мгновение примёрзли к воздуху. Соседской машины во дворе не видно. Пусто и тихо.

Мы вывалились из подъезда в своих мохнатых шубах как Три Медведя. Топчемся на крыльце. Мама говорит, что вот, у нас шубы искусственные, а мне всё равно. Ну и что в том такого, что искусственные? Зато мы похожи на трёх медведей. Мама и я – коричневые, а Лёка – чёрный такой медвежонок. Поднимаю голову и вижу тень – бабуля смотрит на нас из окна, провожает. Мы помахали. Скоро к ней приедет тётя Тамара. А мы спускаемся с крыльца на скрипучую дорожку. Здесь темно. Мама устраивает огромный мешок на санках, а мы с Лёкой несём рюкзаки. Ну словно на Таватуй собрались. Только рюкзаки не такие тяжёлые.

И вот мы со своими санками выруливаем из двора. Снег искрится под фонарём. А мне почему-то кажется, что этот вечер особенный. И люди кругом все особенные. Где-то в стороне плывёт желтоватое лунное яйцо. Оно время от времени выглядывает из-за крыш. А в окнах начинают загораться гирлянды. Разноцветно мигают то тут, то там. Вон рубиново светит звезда. В овощном – дождик и мишура. Под мишурой – очередь. Всё это видно в громадные стёкла, словно в аквариуме.

А трамвая нет и нет. Мама волнуется. Скоро половина восьмого, а мы ещё и до автобуса не доехали.

Я удивляюсь: половина восьмого! Мне казалось, уже часов десять. Так долго мы собирались. А потом сидели с бабулей, провожали Старый год. Перед нами бубнил телевизор, а мама всё вскакивала, суетилась, проверяла манники в духовке. Один – бабуле с тётей Тамарой, а один – нам, с собой. И пихала что-то в полный мешок. И проверяла по списку в своей записной книжке. И вот, наконец, мама сказала: «Ну, готово!» А мы с Лёкой вручили бабуле по свёртку, поцеловали её и строго-настрого велели открыть только после Нового года.