Владислава Николаева - Третий

На улице, за толстыми стенами, с неспешной июньской постепенностью стемнело. Для дневного сна достаточно, но больная не проснулась, а только предприняла попытку перевернуться с затёкшей спины. Тело чуть двинулось, в узкой прорези бинтов на лице левое веко собралось морщинками – поморщилась от боли. Мимическая реакция вызвала укол боли под челюстью. Больная не проснулась и оставила попытки устроиться удобней. Подозрительная ситуация со спиной угрожала пролежнями.

Посетители явились неприлично рано, в полной готовности будить, но больная уже не спала. Лица были мрачные, и сложно было определить, насколько она им насолила, проснувшись самостоятельно.

Четверо мужчин. Их девушки, видимо, ещё отдыхали.

Главный, по-прежнему в чёрном, занял единственный стул у изголовья. Проверка началась без пожеланий здоровья. В таком состоянии одними пожеланиями сыт не будешь, но всё же.

– Сколько пальцев?

– Два.

– Какое сейчас время суток?

Больная ещё раз глянула на зябкий сизый свет из отдушины над головой.

– Раннее утро?

Мужчина в чёрном не менялся в лице и не отводил глаз от обзорной прорези в бинтах.

– Какой сегодня день?

– Не знаю, – признала больная. Названия месяцев вспоминались без труда, но даты не всплывали, никаких планов или воспоминаний.

– Месяц? Год?

Мужчина будто присмотрелся внимательней, хотя глаза и так сверлили чёрными шахтенными бурами:

– Сегодня 23 июня.

Лица собравшихся выразили ожидание. Больная поглядела на них и выдавила:

– Как скажете.

– Июнь, – на всякий случай повторил старший по возрасту, как психиатр, дающий пациенту одуматься и разглядеть в чернильном пятне, допустим, бабочку, а не симфонию №9 в исполнении Берлинского камерного оркестра.

Он участливо приподнял русые брови и уже почти сам шевелил губами, произнося ответ. Но больная не разобрала, что нужно отвечать.

– Тебя не смущает, что сейчас июнь? – не удержался он.

Главный выразил недовольство, неуловимо изменив положение губ. Впрочем, если бы кто сделал его фото восемь секунд назад, разницы с нынешним выражением не нашёл бы.

– Не знаю, – вовремя спохватилась и не пожала плечами больная. – А что?

Вопрос проигнорировали.

– Ты получила травмы прошлой осенью. Какие выводы ты делаешь?

Голова довольно быстро сопоставила информацию.

– Меня… лечат уже полгода?

– Десять дней, – исправил главный.

– Не понимаю, – призналась больная.

– Как тебя зовут?

– Пол…ина, – задумчиво и с запинкой произнесла она.

– Фамилия?

– Н…не знаю.

Странно. Знать месяцы и не знать свою фамилию. Или не странно?

– Сколько тебе лет?

– Не знаю.

Пыталась вспомнить. В реанимационном отделении в карте значилось от 16 до 20, поэтому вопрос в уме возникал.

А ответ нет.

– Где живёшь?

– Не знаю.

Если у больной были сомнения в том, насколько сиротлива и убога её жизнь, то сейчас они оказались полностью развеяны. Сиротлива и убога.

– Знаешь, где ты?

– Нет, не узнаю.

Этот ответ их нисколько не удивил. Была причина, по которой супницу не узнавали изнутри и возможно снаружи, и информация не продвигала хмурых посетителей в решении.

Они не могли быть из больницы. Больница была реальная как неизвестно что, с её резкими запахами и неприятными звуками. Комната-супница, в которой пациентка реанимации однажды очнулась, с больницей не имела ничего общего. Собеседники ушли, не таясь заговорив о своих делах от двери. Полина всё равно не очень их понимала.

– Что он хочет этим сказать? – удивляется незнакомый молодой голос.

– Считаешь, он специально? – серьёзно осведомляется старший из них по возрасту. – И ты вообще уверен, что это он? Как насчёт хорошо известных нам «нечистых дел»?

– Прежде можно было заподозрить подделку… Уже Венька не сомневается… – зло вставляет главный…

И это последнее, что удаётся уловить, прежде чем хлопает белая, будто фарфоровая дверь.

Приходил молчаливый Цжуанг. Сходу вылил на грудь плошку жидкой мази, будто бы не глянул, попало ли средство на пациентку. Полина не решилась с ним заговорить, хотя приходило в голову узнать, где всё-таки находится. Было ощущение, что будут опять спрашивать. Ведь примут за ненормальную, освидетельствование назначат… вдруг что-то найдут? А она больше лечиться не в состоянии… и наверняка найдут, галлюцинации точно были, а что ещё не помнится – там всякое может быть, память ведь тоже повреждённая. Кто этим заниматься будет?