Наталья Крудова: Из какого копытца напиться

Мама отвечает тем же: «Нет, нет, это чашка свекрови» или: «Вот мы с Кирочкой уедем — пусть поживет со своими гадюками и пауками». Мама так издавна и часто грозится уехать, что я уже ни в какой отъезд из Ленинграда не верю. Раньше верила и боялась. Мне не хотелось расставаться с бабушкой. И я люблю свою школу и даже наш маленький школьный двор. В середине двора есть щель в асфальте. Весной оттуда пробивается трава, а осенью виднеются края шляпок шампиньонов. Из всего, что есть во дворе, если не считать, конечно, детей, собак, кошек, птиц, мне нравится эта щель в асфальте. Когда мне было семь лет и я пошла в первый класс, я встретила на улице старенького дяденьку. Он нес на ладони, бережно прижимая к груди, зеленых, как мне показалось, птенцов. Я так смотрела на них, что старичок остановился и сказал: «Посади ее, девочка. Это маленькая лиственница!» — и дал махонький, согретый ладонью саженец. Я посадила его в щели асфальта. Мы с Сережей Бодровым, мальчиком из нашего двора, огородили саженец, нарисовав круг разноцветными мелками. Я представляла, что лиственница выросла большая, радостно зеленая, как елка в зале. Через три дня ее смяла машина, увозившая мусорные баки.

И все-таки теперь я бы очень хотела уехать отсюда. Куда? Наверное, к папе.

Мой папа, сын бабушки, второй год был в экспедиции. Иногда он звонил нам по телефону. Тогда бабушка надолго освобождала маму от домашней суеты — стирок, стряпни и вытирания пыли. Только цветы разрешала поливать.

«Это успокаивает и радует усталого человека», — сказала мне как-то бабушка.

Даже не очень вникая в происходящее в семье, я понимала, что папе сейчас плохо и ему необходима временная материальная помощь. Почему-то ему не заплатили за летнюю работу. Значит, мама снова будет делать чертежи дома.

Я как-то спросила у нее: «Это, наверное, плохо, что тебе приходится много работать?» Мама рассердилась и ответила: «Какая разница, кто в семье больше зарабатывает? Об этом думать мелочно и стыдно».

По-моему, мама права.

Весной и летом папа иногда присылал посылки с дырочками в крышке.

Сейчас мне очень хотелось, чтобы в посылке был ласковый пушистый зверек и записка от папы: «Кира, я вспомнил, что ты давно просила сурка. Я долго искал его, но все попадались злые. А этот ручной».

— Вы за живой посылкой? наконец-то!

— Да, — ответила бабушка, слегка кивнув головой.

— Иди сюда, девочка! — позвал меня служащий.

Большой ящик уже дергался у меня под мышкой, а бабушка все заполняла квитанцию. Мы были единственными на почте, кому сначала выдавали «ценность», а после брали для проверки документ.

И мы поехали в зоопарк. В кабинете заведующего отделом рептилий нас ждали сотрудники. Бабушка стояла поодаль, стояла прямая, строгая. Она двумя руками прижимала к животу сумочку и выжидательно смотрела на меня. Я втиснулась между сотрудниками и стала следить за их руками: толстые ящерицы, небольшие и размером побольше змеи, огромный паук обхватил мохнатыми лапами чью-то маленькую ладонь. В ящике рылись пинцетами, на концах обмотанными марлей, и аккуратно, почти нежно, вытаскивали каких-то других мелких тварей. Произносились латинские названия. И вдруг жалостно по-русски добавили к латинскому слову:

— Ах, мертвая! Нет, кажется, жива! Воды, надо спрыснуть водой. Нет, все, поздно. Она уже умерла, жаль. Чудная была бы самочка для Гоши.

— А Гоша кто? — спросила я.

— Скорпион, конечно, — обиженно ответил бородатый мужчина.

Наконец со дна ящика достали два конверта. Один дали мне, и бабушка тут же оказалась рядом. Не глядя на меня, будто меня и вообще нет с ней рядом, бабушка вскрыла конверт. А над вторым склонились сотрудники зоопарка, как раньше над посылкой. Я стояла между двумя письмами и по лицам взрослых старалась отгадать, о чем пишет отец.

Один из сотрудников выдал бабушке банку, сверху обтянутую марлей. Я ждала, что сейчас, как обычно, попросят: «Зачем он вам? Каракурт опасный… У нас самка есть для него». А бабушка ответит: «Николай Ростиславович вернется и опять займется научной работой. Видимо, этот экземпляр ему нужен». Но никто не просил, уже зная, что может ответить бабушка.

Бабушка, улыбаясь, простилась, хотя глаза не скрывали ледяного презрения к сотрудникам. И не надо было слов, чтобы понять: «Вы же мизинца моего сына не стоите, бездари».

Читать дальше