Мария Парр - Вратарь и море

Я плюхнулся рядом и прикрыл нам ноги пятнистой зелено-коричневой накидкой. Никто из нас не проронил ни слова. Мы мрачно и неотрывно смотрели на курятник.

И вдруг – всего через полчаса – оттуда донесся звук! И что-то там зашевелилось!

Лена схватила ружье и выстрелила.

– А-а-а-а! Да какого!..

Посреди курятника поднялась на ноги огромная фигура.

– Сушки соленые! – пискнула Лена. – Я подстрелила Рейдара…

– Лена?! Трилле?!

Мы во все лопатки рванули через поле, раскисшая земля чавкала в темноте под ногами.

– Прячемся в катере, – просипела Лена. – И запираемся изнутри.

Она уже бежала к плавучей пристани у мола, где «Тролль» остался ночевать на воде впервые после бури.

Мы ввалились на борт и заперлись в каюте.

Некоторое время мы молча стояли в темноте и прислушивались. Папа крикнул что-то сердито, потом еще, потом стало тихо.

Я заполз в койку и улегся. Запахи и звуки напоминали о лете, море, деде и покое. Это было как вернуться в старое королевство, из которого уехал. Я смертельно устал и закрыл глаза.

В темноте было слышно, что Лена обшаривает шкаф. Потом она принесла мне печенье.

– Наверняка у него срок годности вышел до нашего рождения, – сказала она, засовывая печенье в рот. – А одеяло тут есть?

Сколько раз мы с Леной сидели вот так и болтали обо всем на свете?! Сейчас мы оба молчали. Мы слышали, как плещет за стеной море, и думали каждый о своем, пока темнота неспешно стирала остатки дня.

– Все, мне пора домой, – сказала Лена, клацая зубами от холода. – Я не могу позволить себе цистит в разгар тренировок.

Она взяла ружье наизготовку и открыла дверь каюты. Она же не собирается опять стрелять в моего папу?

– Я еще тут побуду, – пробормотал я.

Натягивая на себя нагретое Лениным теплом одеяло, я успел с надеждой подумать, что вдруг мне тоже удастся подхватить цистит. И заснул под шелест дождя и плеск волн.

Я мог бы разобидеться, потому что ни мама, ни папа не заметили, что я не ночую дома, и хватились меня только утром. Слишком нас много в семействе Даниельсен Уттергорд. У папы болел подстреленный зад, Ингер кричала весь вечер, каждый из родителей думал, что другой заходил ко мне пожелать спокойной ночи.

А я лежал в дедовом катере, натянув одеяло на голову, и спал.

Когда я проснулся, «Тролль» качался совершенно иначе, и тарахтел мотор. Я сел, ничего не понимая. Серый рассветный свет падал в дверь каюты, а на палубе маячил дедов комбинезон. Неужели уже утро? Дед говорил по телефону. Разговор меня и разбудил. Дед всегда держит телефон подальше от уха, как будто это краб и того гляди вцепится в него.

– А-а? – кричал дед. – Нет, Трилле не со мной.

Я готов был вылезти на палубу, но дед уже закончил разговор:

– Слушай, Рейдар, я не могу говорить, у меня полперемета в море. Позвони, когда Трилле найдется.

Он нажал отбой и зашвырнул телефон в каюту. Тот приземлился рядом со мной. Кишки опять свело в узел. Я вспомнил взгляд Биргитты, когда дед прикончил курицу. И как издевательски морщит нос Кай-Томми при виде меня. От одной мысли о школе меня чуть не вывернуло. Одеревеневшими пальцами я взял дедов телефон и написал папе эсэмэску: «Я на борту. Прости, что подстрелили тебя».

Я выключил телефон и снова закутался в одеяло. Я чувствовал себя кутенком. Ясно представлял, как разозлился папа, прочитав сообщение. Но мне было до лампочки. Пусть ругаются сколько хотят. Я больше не могу.

Толчки «Тролля» чередовались с толчками сердца. Я подвернул одеяло поплотнее и снова заснул. Хотелось ни о чем не думать.

Проснулся я через несколько часов. Резко. От крика: кто-то кричал!

Я много слышал, как люди кричат. Лена переходит на крик то и дело, да и в моей семье все любят повопить. Но я никогда не слышал, чтобы кричал дед. И поэтому не сразу понял, что это за звук. А когда понял, сердце ухнуло вниз, как горная лавина.

Я отбросил одеяло и высунулся на палубу. Свет ослепил меня. Палуба была залита рыбьей кровью, а дед стоял согнувшись у бобины с переметом. Потом он закричал. И я все понял. Его руку затянуло в механизм. И кровь на палубе была не рыбьей.

– Деда! – крикнул я. И увидел, как он вздрогнул, услышав мой голос:

– Трилле?!

Повернуться он не мог. Я потянулся и выключил лебедку.