Слова Р.СЕЛЯНИНА, Музыка Анат.НОВИКОВА
1. В маленьком и тихом городе Симбирске,
Там, где катит воды мать российских рек,
Всем народам мира дорогой и близкий,
Родился великий человек.
Припев:
В праздники и будни вместе с нами Ленин,
И живет он вечно в памяти людской,
Светоч нашей жизни, солнце поколений,
Сердце нашей Партии родной.
2. Не свою ли силу, свой простор без края
Ленинскому сердцу Волга отдала,
Чтоб он шел по жизни, устали не зная,
И вершил великие дела.
3. Ой, над Волгой зори, зори золотые,
Пусть пройдут столетья, пролетят года,
Ильичево солнце светит над Россией,
И ему не гаснуть никогда.
Припев:
В праздники и будни вместе с нами Ленин,
И живет он вечно в памяти людской,
Светоч нашей жизни, солнце поколений,
Сердце нашей Партии родной.
К. Паустовский. Незнакомец
Несколько лет назад на чердаке старого дома в городе Трубчевске я нашел растрепанную книгу. Переплета не было, первые тридцать страниц кто-то вырвал, но все же я прочел эту книгу до конца — за один вечер. Она заключала в себе рассказы неизвестного автора из жизни музыкантов, певцов и актеров. Рассказы были старомодные, чуть сентиментальные, покрытые тем тусклым налетом времени, который мы замечаем на старых вещах.
Но все же я решаюсь восстановить по памяти один из этих рассказов и предать их на суд читателей. Делаю я это из уважения к их безвестному, быть может, несколько наивному, но чистому сердцем автору.
В один из зимних вечеров 1786 года на окраине Вены в маленьком деревянном доме умирал слепой старик — бывший повар графини Тун. Собственно говоря, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада. Сад был завален гнилыми ветками, сбитыми ветром. При каждом шаге ветки хрустели, и тогда начинал тихо ворчать в своей будке цепной пес. Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости и уже не мог лаять.
Несколько лет назад повар ослеп от жара печей. Управляющий графини поселил его с тех пор в сторожке и выдавал ему время от времени несколько флоринов.
Вместе с поваром жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати. Все убранство сторожки составляли кровать, хромые скамейки, грубый стол, фаянсовая посуда, покрытая трещинами, и, наконец, клавесин — единственное богатство Марии.
Клавесин был такой старый, что струны его пели долго и тихо в ответ на все возникавшие вокруг звуки. Повар, смеясь, называл клавесин «сторожем своего дома». Никто не мог войти без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим старческим гулом.
Когда Мария умыла умирающего и надела на него холодную чистую рубаху, старик сказал:
— Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу позвать исповедника, между тем мне нужно перед смертью очистить свою совесть.
— Что же делать? — испуганно спросила Мария.
— Выйди на улицу,— сказал старик,— и попроси первого встречного зайти в наш дом, чтобы исповедать умирающего. Тебе никто не откажет.
— Наша улица такая пустынная...— прошептала Мария, накинула платок и вышла.
Она пробежала через сад, с трудом открыла заржавленную калитку и остановилась. Улица была пуста. Ветер нес по ней листья, а с темного неба падали холодные капли дождя.
Мария долго ждала и прислушивалась. Наконец ей показалось, что вдоль ограды идет и напевает человек. Она сделала несколько шагов ему навстречу, столкнулась с ним и вскрикнула. Человек остановился и спросил:
— Кто здесь?
Мария схватила его за руку и дрожащим голосом передала просьбу отца.
— Хорошо,— сказал человек спокойно.— Хотя я не священник, но это все равно. Пойдемте.
Читать дальше