Сергей Спирин: Рассказы о полярниках

Попугай был красив

– Сказки рассказывает, – пояснила Валя старпому, заглянувшему в дверь на крик птицы.

Нагловатый ара прищурился, склонил голову набок и продолжил «сказку» на португальском языке, заканчивал он её на языке негритянских кварталов города Нью-Йорка.

Михалыч поморщился и, уходя, буркнул:

– Ты бы его «мама» говорить научила. Внучке везёшь…

Интенсивное обучение птицы русскому языку продолжалось вторую неделю, но строптивая бестия продолжала рассказывать свои «сказки», временами издавая отвратительно – громкие звуки, похожие на скрип старой двери. После каждого неудачного занятия Валентина горестно и устало приговаривала:

– Ой, мамочки!

От неудач женщина была в отчаянии, но баловать ару не прекращала и даже выносила его на верхнюю палубу погулять. Прогулки попугай полюбил сразу, а вот возвращение в каюту вызывало у него приступ ярости, погасить который можно было сладкими кукурузными палочками, которые ему очень нравились.

В то утро Вале не удалось унести попугая в каюту. Птица шипела, злобно клёкотала и хлопала крыльями. А вместо благодарности за сладкое угощение пыталась ущипнуть свою кормилицу за руку. Через минуту рассерженный попугай внезапно взмахнул крыльями и, подхваченный свежим морским ветром, оказался за кормой. Скорость судна и ветерок сделали своё дело, вернуться на палубу грозный ара не смог. Валентина была безутешна и плакала навзрыд, как девочка. Вся команда жалела её.

…Маленький тунцелов, уверенно рассекая форштевнем волну, резво бежал по светло-синей равнине океана. На мостике у штурвала, попыхивая трубочкой, стоял его владелец и капитан – Хуан Антонио де Барбон. Опытный моряк и судоводитель был доволен собой и своей командой – трюмы его небольшого судна были забиты рыбой, готовой к продаже. Прямо по курсу среди волн появилась полупритопленная бочка с жёлтым, шевелящимся пятном сверху. Капитан поднёс к глазам бинокль и заорал громовым голосом: «О-о-о!!! Попугай за бортом!»

Обессилевшего ару бережно подняли на борт. Усталая, измученная жаждой птица, жалобно приговаривала на непонятном языке:

– Ой, мамочки! Ой, мамочки!

– Святая птица. Матерь божью поминает. Хороший подарок для Луизы будет, – подумал старый моряк и улыбнулся, вспомнив о маленькой внучке.

Закончилась зимовка, оборудование и приборы переданы новой смене, личные вещи собраны и упакованы. Старый полярный гидрограф Олег Дмитриевич Журавлёв задумчиво стоял на ступеньках метеостанции.

Вывел его из задумчивости гидролог.

– Вертолёт часа через два будет. Пойдём на море сходим – я поработаю, а ты с Антарктидой попрощаешься. Удочку возьми, может, пару ледянок для Машки словишь.

Чета поморников – Маша и Яша – гнездилась на ближайшей сопке и часто посещала станцию. На фоне пугливого Яши Маша была просто ручной птицей.

Олег не возражал и они отправились на берег бухты.

Серо-жёлтые прибрежные скалы, ледовый пункт с железным сундуком для приборов, каменная площадка над водой, с которой начинались промерные работы в море – всё это живо напомнило о нелёгкой зимовке. Олег забросил удочку. Ждать пришлось недолго – из четырёх, клюнувших на крючок рыбок, Олегу удалось вытащить три.

– Смотри, прощаться с тобой идёт, – гидролог указал на показавшуюся неподалёку фигурку пингвина.

– Наверное, тот, которого рыбой кормили. Помнишь?

Наш, рыбоед

Среди полярников бытует мнение, что пингвины снулую ледянку не едят, а тот ел с превеликим удовольствием.

– Сейчас проверим, – отозвался Олег и потянулся за угощением.

Аделька подошёл к полярнику, склонил набок голову и пристально посмотрел на него, словно вопрошая:

– Узнаёшь?

На предложенную рыбку пингвин отреагировал моментально.

– Наш, рыбоед! – обрадовано резюмировал гидрограф.

Рыбоед крякнул, повернулся вокруг своей оси и независимой походкой пошёл вдоль берега дальше.

Не успел Олег снова забросить снасть, как с ближайшего айсберга скользнула серая тень.

– Маша, – растроганно произнёс старый полярник