Анна Никольская - Я уеду жить в «Свитер»

– Неправда.

– Папа мне из Америки шкаф с одеждой для Барби привезет. Такой только там можно купить, по каталогу.

– У нас такие тоже продаются.

– Что ты все время врешь? Еще не надоело?

Верка демонстративно от меня отворачивается. Она отламывает кусок от длинной булки и швыряет чайкам. Те с криками накидываются на подачку.

– Нельзя чаек хлебом кормить! – Мне хочется Верку ударить. Врезать ей прямо в опухшее ухо!

Я прочитала это, уже не помню где. Про чаек.

Вечером, засыпая в обнимку с мамой в чужой постели, я спрашиваю:

– Мама бантики? Они из чистого золота?

Мама улыбается в темноте:

– Из чистого. Тебе же ушки только что прокололи. Из нечистого пока нельзя носить.

– А Верка говорит…

– Спи, котик. Завтра на «Щелкунчика» пойдем, надо пораньше встать.

Он был все еще тут, Евгений Олегович. Решил задержаться у нас на пару-тройку дней, отдохнуть, отоспаться. Это ничего, что родители теперь на полу, на надувном матрасе отсыпаются, правда?

– Юльк, ты вернулась? – На пороге меня встречает мама. – А Верочка разве не с тобой?

– Нет. – Я расшнуровываю мокрые ботинки.

– А где она?

– Мам, откуда я знаю? Она мне не докладывает о своих передвижениях.

– Просто я думала, вы вместе погулять пошли. Ой, подожди, не раздевайся! Сбегаешь в магазин? Евгению Олеговичу ряженки захотелось.

– Вот сам пускай и сбегает, – говорю. – Мне уроки надо к понедельнику делать.

– Ладно, я тогда сама схожу. – Мама делает такое невообразимо грустное лицо, что я сразу сдаюсь.

– Спасибо, Юльк! – Она протягивает мне деньги. – Купишь вам с Верой чего-нибудь вкусненького, да?

– Ряженку только в зеленом пакете! Данке шон! – нараспев кричит из гостиной Евгений Олегович.

Я вижу голые ноги в голубых тапках на нашем диване. На них спит Фенимор Купер. Вот предатель.

– Нищт цу данкен, – сквозь зубы говорю я и чиркаю молнией на куртке.

На лестнице темно, а лампочку папа из принципа не меняет. Просто сейчас очередь соседей, они ее уже три раза пропускали. Мы с ними в состоянии холодной войны теперь из-за лампочки, как две супердержавы. Носами будем об стены биться впотьмах, а штуку, которая стоит три рубля, ни за какие коврижки не вкрутим! Это сумасшествие уже вторую неделю длится.

Ладно. Знаете, что я иногда еще думаю? Что деятелем искусства быть невыразимо великолепно, с какой стороны ни посмотри. Конечно, если ты достиг при этом каких-нибудь высот. Взять, к примеру, маэстро Волкова. Этого прекрасного небожителя в деревянных сабо. Этого превосходного ценителя ряженки в зеленых пакетах. Этого не знаю кого, но с непременной приставкой пре! Ведь никто не знает, каков он есть на самом деле. Ну не совсем никто, конечно, но от силы пять-шесть человек, включая ближайших родственников. Ведь в быту с маэстро мало кто сталкивается, к сожалению. Для абсолютного большинства жителей нашей планеты он – гениальный дирижер, музыкант от бога, редкостный талант, блистательный трам-пам-пам! А для меня, увы, редкостный жмот и эгоист. Я его насквозь вижу.

Но кто я в масштабах космоса? Жужелица. Разве для мирового искусства имеет какое-то значение мое мнение? Или то, что он, например, когда просматривает партитуру, конфеты ест килограммами, а фантики бросает под кровать. Под мою, а не под чью-то. Евгений Олегович, когда отдыхает у нас на даче, всегда в моей комнате останавливается – там можно ставни закрыть и будет прохладно. Или что он никогда не платит за себя в буфете? Это с превеликим удовольствием делает мой папа. Потому что мой папа – обыкновенный архитектор, а никакой не маэстро. Он проектирует многоквартирные дома, в которых живут миллионы людей в разных городах нашей страны и зарубежья, но разве он небожитель? Разве какая-то панельная девятиэтажка в Бийске сравнится с гениальной аранжировкой Пятой симфонии Бетховена, которой рукоплескал Ла Скала?

Обидно.

Не папе, а мне.

Все-таки я злая, наверное.

Я покупаю ряженку, коробку «Рафаэлло» и пакетик «Кошачьего лакомства» для одного изменника Родины. Возвращаюсь домой. В подъезде я понимаю, что подниматься в квартиру совсем не хочется. Сажусь на подоконник и открываю коробку с любименькими кокосиками.

Таким людям, как Маша и мой папа, гораздо проще на свете жить. Они не думают про такие вещи, как я. А я – постоянно. Горюшко от ума.

Внизу пищит домофон. Кто-то цокает вверх по лестнице подкованными каблучками. Отворачиваюсь к окну и засовываю в рот очередной кокосик. Пусть я буду жирная.