Владимир Соколовский - Мальчишки, мальчишки...

— Чего тебе?

— Кузьму Иваныча! — ответил Ваня.

Женщина вгляделась — мальчик был незнакомый, — затем состукала дверь, и хозяйка сказала уже из сеней:

— Нету его! Где-то офицера возит, уж третий день. И не ночует. Сказывали, нонче вечером должен быть.

«А я-то как же?» — тоскливо подумал Ваня, поворачиваясь, чтобы идти обратной дорогой. Он уже замерз. И опять — мимо часовых у домов, мимо вяло жующих солому лошадей, мимо полыньи — в лес. Он углубился в него, но настолько, чтобы проглядывалась деревня, и сел возле высокой, толстой, смоляной снизу елки. Холод кусал через лапотки, хоть ноги у Вани и были тепло укутаны. Так ведь не навечно же хватит такого тепла! Достал фляжку, побулькал — чаю оставалось еще половина, — вытащил из-за пазухи пропахшую зипунчиком краюху хлеба, шматок соленого сала и умял все дочиста, запивая тепловатым чаем. От этого немного согрелся, расслабился, задремал. Проснулся: холодно! Поднялся и стал бегать возле елки. Но холод, однажды забравшись, уже не уходил, хватал сильнее и сильнее. К полудню Ванюшке уже казалось, что и силы кончаются, не высидеть больше на этом месте, и всякие опасности чудились, и раз даже показалось, что взвод солдат идет, чтобы забрать его. Взвод, точно, шел к речке, но, дойдя до нее, остановился и стал заниматься военными упражнениями.

«Вот бы пушку сюда, — думал Иван. — Ка-ак бы я по вам трахнул!»

Он хотел помечтать, как стал бы командовать пушкой к разить беляков, но вспомнил про свои страдания и снова скуксился, съежился. Захотелось уйти обратно, под заботливую руку товарища Тинякова, тем более, что такой вариант, какой сейчас происходил, в задании вовсе не предусматривался. Было сказано: найти Кузьму Ивановича, взять у него, под видом нищего, ковригу хлеба, обменявшись условными словами, и сей же момент дуть обратно, до своего полка. Так что спрос не был бы велик, потому что главного человека, этого самого Кузьмы, не оказалось на месте. Но ведь хозяйка сказала, будет вечером. Это одна сторона. Другая — как показаться перед Тиняковым или даже перед самим комполка, не сделав того, что тебе велели, — строгими служебными словами говоря, не выполнив боевого задания? Какая будет тебе после этого вера? В первый раз послали — и сразу обмишурился боец, на тебе! У взрослых за это спрос суровый, ну, а его по молодости могут просто выгнать из полка, еще и накостыляют на прощание по шее… Нет, Ванька, надо сидеть, ждать!

Когда короткий зимний день начал гаснуть потихоньку, Ваня все же не выдержал: оторвался от елочного комля и направился в деревню. Теперь уже без фляжки, без компаса. Он бродил, бродил по деревне, дрожа от холода, нахохлившись, не обращая внимания на любопытных, заглядывающих ему в лицо, толкающих в бока и что-то кричащих вслед ребятишек. Наконец, чувствуя, что дело становится совсем плохо, он вошел без стука в первую попавшуюся избу. Там не было мужиков: только молодая баба в горнице кормила грудью ребенка, да старуха сидела за прялкой. Остуженным, осипшим голосом Ваня поздоровался, поклонился, покрестился на божницу и сказал:

— Подайте сирому, нищему, горемычному сиротине.

И не хватило больше сил, шлепнулся на лавку. Старуха подошла, налила ему молока в кружку, он выпил — и забылся сразу же, свалился со скамейки.

Проснулся на том же месте. В кухне горела лучинка, в горнице кричал ребенок. Молодая баба помогла ему подняться с пола, положила на стол перед ним хлеб, несколько теплых картошек:

— Ешь, родимой. Что есть, уж не обессудь…

Он жадно съел все, запил молоком, поклонился хозяевам в пояс, благодаря; пошел на улицу. Голову покруживало, и он не сразу разобрался, в какую сторону ему надо добираться к дому Кузьмы Ивановича. Он поплутал, и только крик солдата, пугнувшего его от одного из домов, восстановил чувство опасности, и дальше мальчик шел уже безошибочно. Стукнул, как раньше. На сей раз в окошко не выглядывали — было темно, а сразу вышел бородатый мужик, еще не старый, спросил:

— Чего тебе?

— Тетенька Фиса Ощепкова, из Березовки, она вам родня будет, просила привет передать, да с подарочком. Вот, пожалуйте!

Ваня отдал хозяину мешочек соли. Тот взял, ответил верно:

— Тетеньку знаю, только она мне родня по бабе. Ладно, обожди меня здесь.

Кузьма Иваныч ушел в дом. А когда он открыл дверь, выходя, вслед ему послышался густой мужской голос:

— Кого черти принесли?

— Нищеброд, вашбродь, мальчишка, — подобострастно ответил хозяин. — Ноне моего тестюшки покойного годины, так надо подать: пущай вознесет молитовку за душу за грешныя!