Марчелло Арджилли: Десять городов (Сказки со стихами)

"Я пишу из заточения.

Ах, какое наслаждение:

вашу дочь судить хотят!

Нужен лучший автомат"

Если верить записке, она жаждала крови, и, разумеется, никакого автомата мама с папой ей не прислали (в результате она осталась без адвоката). В то же время у родителей появилась надежда, что тюрьма исправит Катерину: если бы в тюрьме было очень плохо, разве она написала бы, что сидеть там - наслаждение?

Судья, знаменитый поэт с прекрасными голубыми глазами, спросил подсудимую:

- Обвиняемая виновна? Да или нет?

Пусть правдивым будет ответ.

Катерина прижала руку к сердцу и торжественно поклялась:

- Не виновата ни капли я,

верьте мне, господин свинья!

Все в зале суда так и ахнули. Прокурор вскочил на ноги:

- Не допущу такого позора.

Требую смертного приговора!

Какого позора? Что она сделала? Ответила на вопрос господина судьи, только и всего. И, веря в торжество справедливости, она закричала:

- Я не совершила преступления,

но готова попросить отмщения!

Она хотела сказать "прощения", но у прокурора не было причины не верить собственным ушам, и он пришел в еще большую ярость:

- Хорошо известно многим:

никогда я не был строгим,

но сейчас, как никогда,

буду строгим, господа.

Я преступницы подобной,

невоспитанной и злобной,

разрази меня гроза,

не видал вовек в глаза.

Пусть найдут, что я жестокий,

умоляю суд высокий

внять призыву моему,

посадить ее в тюрьму.

Не на годик, не на десять

посолидней срок отвесить,

в общем - что там говорить!

к ста годам приговорить.

Бедняжка Катерина похолодела от ужаса. Сто лет тюремного заключения! За что! Если допустить, что она нарочно грубила людям, даже и тогда подобный приговор - неслыханная жестокость. И она закричала об этом:

- Чем я вам не угодила?

Даже если я убила,

за решетку тем не менее

за такое преступление

не должны людей бросать.

Справедливей - забодать...

Но что она говорила? Она не сомневалась, что справедливее было бы не забодать ее, а оправдать:

- Нет, зачем же забодать!

Я не то хочу сказать.

Верьте слову моему:

я мечтаю сесть в тюрьму.

В отчаянии от ошибок, она ошибалась снова и снова, и все смотрели на нее с возмущением. Прокурор кипел от гнева: на скамье подсудимых он видел закоренелую преступницу, совершенно лишенную чувства поэзии, что считалось в Поэтонии тягчайшим преступлением. И только судья все внимательнее и внимательнее слушал Катерину. Этот замечательный поэт отличался на редкость тонким поэтическим слухом, уловившим в ответах обвиняемой некоторую странность. А обвиняемая, плача и заикаясь, несла уже что-то совсем невразумительное:

- Вам не понять...

Какой там оправдать!

Я хочу кровать...

Пятью пять

двадцать пять...

Я не гениальная...

Слово завиральное...

Снова карнавальное...

Рифма распроклятая!

Разве виновата я?

Вата...

Не желаю автомата,

мне нужны котята,

ничего другого...

Виновато слово!

Мне нужна подкова,

нет, обнова,

нет, не слово...

Ну конечно, слово!

Как я бестолкова...

Глядя на Катерину большими голубыми глазами, судья решительно ее оборвал:

- Тут кончается стишок,

так что ротик - на замок!

Катерина умолкла. Она видела сквозь слезы, как судья поднялся, собираясь огласить приговор. "Сто лет зимы!" Да при чем тут зима? Сто лет тюрьмы - вот что ее ждет, сто лет за решеткой!

В наступившей тишине судья величественно произнес:

- Да, преступление совершено,

только насколько серьезно оно?

Предположениям верить не станем,

а в Поэтический Кодекс заглянем...

Плохи ее дела. Какие еще обвинения собирается искать эта свинья, то есть этот судья?

Тем временем судья, полистав Поэтический Кодекс, продолжал:

- Важное в Кодексе есть положение

про поэтическое воображение:

"Большее трудно назвать безобразие,

чем поэтическое однообразие!".

Предан душою и телом искусству,

я доверяю в поэзии чувству.

Так ли преступница непоэтична?

Или она говорит непривычно?

Я вам открою, что с ней происходит:

нужного слова она не находит.

Сердце добрейшее у Катерины.

Для осужденья не видя причины,

суд у нее извинения просит.

Важно не то, что она произносит,

важно, что думает!

Так что в дальнейшем

помните все о сердечке добрейшем.

Только большой поэт мог догадаться о врожденном недостатке Катерины. Представители правосудия, да и сам прокурор густо покраснели: еще немного, и они бы совершили чудовищную юридическую ошибку, и лишь потому, что их подвела поэтическая интуиция!