Юрий Яковлев - Последний фейерверк

В ней было что-то необычное и притягательное. И мальчишки сходились сюда, как на огонек.

Нормальный ход жизни старого бастиона нарушил вестник, который однажды появился на пороге мастерской.

- Дядя Евгений! Дядя Евгений! Лешка сжег себе руку. Его отвезли в больницу!

Чумазый широколицый паренек, принесший эту весть, стоял перед дядей Евгением и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока старый пиротехник перестанет рассматривать его изумленными глазами, в которых накапливалась тревога.

- Как сжег руку? - наконец спросил дядя Евгений.

- Ракетой. Хотел запустить ракету, а она загорелась...

- Какой ракетой? - спросил дядя Евгений и, не дожидаясь ответа, стал собираться.

В этот день он в первый раз не повесил замок на двери мастерской.

Он механически поправил бантик на шее, провел рукой по остаткам волос и быстро зашагал в сторону города.

В больницу его пустили не сразу. Он никак не мог растолковать, кем он приходится пострадавшему. По его объяснениям выходило, что он посторонний человек.

- Кто вы, собственно, такой? - допытывалась дежурная сестра.

Человек в полотняных штанах, с бантиком на шее явно не внушал ей доверия.

- Я пиротехник Бурый. Евгений Сергеевич Бурый.

- Пиротехник? -настороженно переспросила сестра. - Это по вашей милости мальчик получил ожог второй степени?

- При чем здесь моя милость? - пробормотал дядя Евгений и опустил голову.

Он сел на скамью и стал ждать. Он был подавлен происшедшим.

"А может быть, я и в самом деле виноват?" - думал дядя Евгений, и эта мысль усугубляла его отчаяние.

В конце концов его все же пустили к больному Лешке. Ему дали белый халат. Халат оказался на толстого человека, а дядя Евгений был худ, и халат повис на нем, как парус на мачте при безветрии.

Но пиротехника это мало интересовало. Он даже забыл поправить бантик, который съехал на сторону.

Очутившись в палате, дядя Евгений сел на краешек койки и некоторое время сидел молча. Он разглядывал своего маленького дружка, словно хотел убедиться, не произошла ли ошибка.

- Что же это ты? - спрашивал он Лешку и качал головой.

- Я хотел ракету сделать, чтобы летела метров на сто. Понимаете? говорил Лешка.

- Ракету? - как бы про себя произносил дядя Евгений. - Что ты в нее заложил?

- Порох и... головки от спичек.

- Зачем же порох? - вспыхнул дядя Евгений, но тут же спохватился и начал говорить тихо: - Но мог посоветоваться! Я бы тебе... Да что теперь говорить!..

- Я боялся, - сконфуженно пробормотал больной.

- Кого ты боялся?

- Вас!

- Эх ты, рыбья голова! Пороха не боялся, а меня испугался.

Разве я такой страшный, чтобы меня бояться?

- Вы строгий.

- "Строгий"! - передразнивал мальчика старый пиротехник. - А разве в моем деле можно быть не строгим? Мой учитель Джузеппе Роджеро бил меня по рукам... за неосторожность. И я ему благодарен.

Дядя Евгений отвернулся. Он снова ушел в свои тяжелые мысли.

Вид у него был такой расстроенный, что у Алешки сжалось сердце.

Он никогда не предполагал, что веселый чудаковатый дядя Евгений может так сокрушаться. Мальчик привстал на постели и потянул дядю Евгения за халат.

- А? Что? Смешно? - Дядя Евгений подскочил, словно его только что разбудили.

- Ничего не смешно, - говорил мальчишка. - А у меня рука почти не болит.

- Болит. Я знаю... У меня в детстве все руки были обожжены.

Но-но-но! Это тебя не касается. Ясно?

Теперь уже не он утешал Алешку, а пострадавший говорил ему о том, что ожог ерундовый. Но дядя Евгений качал головой и сутулился. Где-то подспудно он начинал считать себя виноватым. И эта мысль сломила его, сложила, будто железный метр, на части, как тогда, в противотанковом окопчике...

На другой день дядю Евгения вызвали в милицию. К товарищу Шмелеву.

Старый пиротехник долго рассматривал маленькую повестку с лиловым расплывчатым штампом. Он несколько раз перечитал ее, словно хотел проникнуть в тайный смысл этой казенной бумажки. Но никакого иного смысла не было: бумажка просто уведомляла, что гражданину Бурому Е. -С. надлежит явиться такого-то числа в такоето время к товарищу Шмелеву.

Он пришел в назначенный час. В своих полотняных штанах, которые от стирки так сели, что казалось, владелец вырос из них.

В кабинете были двое: сам товарищ Шмелев и инспектор районе.

Во время разговора товарищ Шмелев молчал. В разговоре не участвовал. Но своим присутствием товарищ Шмелев как бы скреплял каждое слово лиловым расплывчатым штампом, таким же, как на повестке.